– Минимум футов триста, – говорит он с восхищением. – А может, и больше! Ты посмотри, какая красавица!

Пелагея тоже рассматривает стоящее на рейде судно через цейсовскую оптику.

– Хороша, – подтверждает сестра. – Интересно, чья она?

Молодые люди стоят на Набережной.

– Узнаем, – решительно говорит Михаил. – Давай-ка прогуляемся до порта и спросим в конторе.

– Они еще не подали документы, – возражает Пелагея, которой явно лень немедленно идти в порт. – И вообще… Чего это ты метушишься? Раз пришла, то никуда не убежит. Нам еще неделю здесь торчать, налюбуешься!

– Я ее хочу! – заявляет Терещенко.

– Что?

– Я хочу эту яхту!

– Зачем тебе эта «Мавритания»? – ехидно спрашивает Пелагея. – Будешь возить пассажиров через Атлантику?

– Я буду возить себя! – заявляет Михаил. – И тебя, если не будешь надо мной подшучивать! Ты что? Не видишь, как она прекрасна! Мы же созданы друг для друга!

– Ты с ума сошел!

– Ну, уж нет! Я совершенно здоров! Просто я ее хочу! Давай, не ленись! Узнаем, кто ее счастливый обладатель!

– Ты ненормальный, – усмехается Пелагея, шагая вслед за братом. – Матушка в жизни не даст тебе потратить столько денег!

– А я ее уговорю!

– Ее невозможно уговорить!

– Всех возможно уговорить, сестрица! Всех! У каждого есть струнки, на которых можно сыграть… Мне нужна эта яхта. Представляешь, как она будет смотреться напротив набережной Круазетт, вся в огнях… Дорик со своим корытцем с ума сойдет от зависти! Давай-ка быстрее, ленивая барышня! Я сгораю от нетерпения!

– Мишель, они только спустили шлюпку! Куда ты бежишь?

Портовая контора

Чиновник через пенсне читает поданные бумаги и аккуратно переносит прочтенное в журнал прибытий.

– Владелец – Мортон Ф. Плант, порт приписки – Нью-Лондон, водоизмещение – 1823 тонны, 310 футов длиною… Машины мощностью 3500 лошадиных сил.

Податель бумаг сидит в кресле перед чиновником. Худощавый, аскетичный, с прямой спиной. Волосы аккуратно причесаны, капитанская фуражка на коленях.

Чиновник поднимает на капитана глаза.

– Она что? Самая большая в мире, господин Бертон?

– Вторая по величине, – отвечает капитан.

Причал порта

Капитан Бертон собирается садиться в шлюпку, но его останавливает оклик:

– Господин капитан!

Бертон поворачивается в сторону говорившего.

– Слушаю вас…

– Простите, капитан… – говорит Терещенко, сзади которого маячит Пелагея. – Могу ли я передать свою карточку вашему хозяину и попросить о встрече?

Михаил протягивает Бертону визитку.

– Попросить можете, – сухо отвечает моряк. – Но гарантировать вам встречу я не могу.

– И не нужно. Просто передайте мистеру Планту, что с ним ищет личной встречи друг человека, которого он, несомненно, хорошо знает…

– Могу ли я полюбопытствовать, кто ваш друг?

– Мистер Ротшильд-младший.

Пелагея смотрит на капитана с откровенным интересом, можно сказать, хищно смотрит – как кошка на неосторожную мышь.

– Я передам, – отвечает капитан все так же холодно и спрыгивает в шлюпку.

Он бросает взгляд на Пелагею и тут же смущенно его отводит.

Матросы берутся за весла.

– Я тоже хочу эту яхту, – говорит Пелагея, усмехаясь. – Так что, дорогой братик, у тебя есть союзник…

Январь 1912 года. Феодосийская усадьба Терещенко. Гостиная

В комнате Елизавета Михайловна, Пелагея, Лизавета, супруги Ханенко – Богдан и Варвара – дядя и тетя Михаила и Пелагеи, младший брат Николай – в общем, собралась вся семья. Чувствуется, что разговор напряженный и всем присутствующим не слишком приятен.

– Большей глупости я в жизни не слышала, – говорит Елизавета Михайловна с раздражением. – На это – ни копейки!

Михаил тоже зол. Он то и дело поправляет челку, которая валится на лоб, и краснеет лицом.

– Объясни – почему?

– Потому, что это дорогая и бессмысленная покупка.

– Она не бессмысленна! Это престиж нашей семьи в Канне! Ты бы видела, какую яхту купил себе Дорик!

– И видеть не хочу!

– Это не простая яхта, мама! Это принадлежность к клубу самых обеспеченных семей Америки и Европы! Это мудрое вложение денег, в конце концов!

– Ты называешь это транжирство мудрым вложением денег?

Елизавета Михайловна слегка поднимает левую бровь, что должно означать крайнюю степень иронии, и вопрошающе смотрит на Богдана Ивановича.