Но, несмотря на это, он ничего Ливену не обещал.

Русский император не очень склонен был входить в тонкости английской конституционной системы. То, что дружески относящееся к нему английское правительство не может выдать Тургенева и тем оказать ему, императору, личную услугу, – не укладывалось у него в голове. Он вообще не обращал особого внимания на внутреннее устройство и политические традиции стран, с которыми имел дело. Ведь посоветовал же он турецкому султану несколько лет спустя – через турецкого посла – оставить мусульманские заблуждения и перейти в истинную, то есть христианскую, веру.

Однако граф Ливен, сидя в Лондоне, волей-неволей вынужден был считаться с английскими порядками. Поэтому, не возобновляя больше прямых просьб о выдаче преступника, он попытался сперва уговорить английское правительство взять Тургенева под надзор.

27 февраля 1826 года Ливен через помощника Каннинга Планту передал министру иностранных дел конфиденциальное письмо:

«Милостивый государь!

Несмотря на малый успех конфиденциальных представлений, которые по предписанию моего двора я сделал Вашему превосходительству в целях заручиться содействием британского правительства для ареста господина Николая Тургенева, серьезным образом замешанного в заговоре против российского императорского правительства, я считаю тем не менее своим долгом обратить внимание Вашего превосходительства на одно обстоятельство, которое относится к существу моих предшествующих представлений и крайнюю важность которого Ваше превосходительство, без сомнения, оценит.

Только что мне доставлены безусловные доказательства существования преступной переписки между указанным господином Тургеневым и несколькими лицами в Париже, а может быть, и в других местах. Предмет этой переписки и старания, которые принимаются, чтоб скрыть ее, представляются мне настолько усиливающими подозрения, которые уже лежат на этом лице, что я ни на минуту не останавливаюсь перед тем, чтобы поставить Ваше превосходительство в известность об этом обстоятельстве с тем, чтобы возбудить бдительность британского правительства и потребовать от него принятия мер надзора, которые были бы достаточны для раскрытия преступных действий, и тем предупредить ужасные последствия, которые эти действия могут вызвать».

Однако «возбудить бдительность британского правительства» туманными разговорами о «преступной переписке» и «ужасных последствиях» графу Ливену не удалось. Планта явно не поверил в то, что Николай Тургенев, действительный статский советник, в недавнем прошлом занимавший высокий пост в России, собирается путем переписки ввергнуть Европу в пламя мятежей.

Продержав письмо Ливена у себя в столе три недели, Планта отправил его не Каннингу, а одному из чиновников министерства с запиской: «Дорогой Гобгауз! Будьте так добры рассмотреть это предполагаемое обращение графа Ливена и сообщите мне, может ли оно быть удовлетворено путем соответствующего предписания министра внутренних дел или каким-нибудь другим образом».

Но и Гобгауз не нашел никакого способа удружить графу Ливену.

Письмо в конце концов было представлено Каннингу. Тот подождал, пока русский посол уехал в Петербург, чтобы принять участие в русско-английских переговорах, и на обороте письма начертал резолюцию: «Проекту не было дано хода, так как граф Ливен покинул Англию в настоящее время».

Николай никак не хотел примириться с тем, что Тургенев для него недостижим.

3 марта, беседуя с герцогом Веллингтоном, приехавшим в Петербург для переговоров, Николай снова пугал английское правительство бедами, которые может натворить Тургенев.

Веллингтон добросовестно сообщил об этом разговоре Каннингу. Каннинг опять не испугался.

В начале апреля, принимая верительные грамоты у нового британского посла Странгфорда, Николай совершенно неожиданно заговорил с ним о Тургеневе. Странгфорд писал Каннингу: «Я позволю себе обеспокоить Вас только изложением тех замечаний его императорского величества, которые относились к некоему Тургеневу, серьезно замешанному в недавнем заговоре, которому удалось скрыться в Англии, где он теперь и находится. Император заявил мне, что это лицо в настоящее время является гостем и излюбленным соучастником в делах лорда Голланда, г. Брофэма и (я полагаю) сэра Джона Макинтоша и что он пользуется симпатией и защитой этих господ в качестве страдающего русского патриота.

Император торжественно заявил мне, что ему совершенно безразлично, кто и как принимает это лицо в Англии, но что он считает долгом своей совести предупредить правительство его величества против Тургенева и указать на возможность для Тургенева принести значительный вред, воспользовавшись современным критическим положением с целью распространения революционных идей в тех частях Англии, где ощущается нужда и (как полагает император), может быть, и недовольство».

Николай, очевидно, надеялся повлиять на английское правительство, называя имена покровителей Тургенева. Но, не понимая особенностей страны, о которой шла речь, он добился прямо противоположного.

Упомянутые императором лица были лидерами оппозиции, и Каннинг не мог дать им столь мощное оружие против себя, как неконституционные действия в отношении политического эмигранта. В конце мая 1826 года вопрос был решен окончательно. Англия отказалась выдать Тургенева.

Манифест, упразднявший самодержавие, обнаруженный Голицыным в кабинете князя Трубецкого во время обыска, был не единственным трофеем в ту ночь. В ванной комнате княгини Екатерины Трубецкой был найден литографский станок, приобретенный за четыре года до восстания Луниным.