– Я изучаю пути зла, Карл, – подняла взгляд Грета. – Красное на красном, как считаете?

– Звучит интригующе, но красное на белом выглядит лучше.

– Кровь с молоком? Или, быть может, на снегу?.. – задумалась Грета, представляя, как это будет смотреться со стороны, и сразу же одним плавным движением шеи и плеч обернулась к половому. – Строганина из медвежатины, паюсная икра, яичница-глазунья по-тартарски на сале и с кайенским перцем, желтое масло и белый хлеб, и стопку [3] либавской старки.

– Старка? – поднял бровь Марк и словно бы принюхался на манер волка, но, разумеется, волка деликатного, образованного, воспитанного. – Полагаю, двадцатилетней выдержки?

– Другой не держим-с, – вежливо улыбнулся опамятовавший половой.

– Тогда неси, любезный, сразу полуштоф [4] , – решил Марк. – И кофе прикажи варить крепкий, а не абы как! Даме тоже. Ведь вы не против, belleza [5] ?

– Отнюдь нет! – Грета снова смотрела на швартующийся крейсер.

Завораживающее зрелище, если честно. Сродни наблюдению за отдыхающим хищником. Крупным хищником, что вернее.

– Блондинка в малиновом берете… – она ни в чем не была уверена, да и откуда бы взяться уверенности в таком деле. И все-таки, все-таки…

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой! – Карл не оглянулся, а значит, и сам уже заметил эту молодую, стильно одетую женщину, завтракающую в обществе интересного брюнета.

«Не мальчик, но все еще не старик. И, верно, хорош в постели!» – почти с завистью подумала Грета. В мужчине было нечто эдакое, что опытный женский взгляд не пропустит, хотя словами такое не объяснишь.

– Потеряно, не значит – утрачено. – Марк достал портсигар и выбирал теперь папиросу, хотя, казалось бы, что там выбирать?

– Сформулируй! – предложила Грета.

– Ее внешность…

– Ты ее никогда не видел, – возразил Карл.

– Не скажи! – улыбнулся Марк и наконец остановил свой выбор на одной из папирос. – Я ее предвкушал, а мои ожидания редко когда не соответствуют действительности. Так что считай – видел.

– Возможно, но не обязательно, – покачал головой Карл. – А ты что скажешь, моя прелесть?

– Скажу, что придется с ней познакомиться.

– Разумно, – согласился Марк, закуривая.

– Но будь осторожна, ее спутник не так прост, как кажется, – Карл пыхнул сигарой и перевел взгляд на русский крейсер. – Грациозен, не правда ли? И завораживающе смертоносен! Каков у него главный калибр?

Знать, что имеет в виду Карл, было невозможно в принципе. Особенно когда он этого не желал. Поэтому Грета предпочитала делать вид, что понимает его дословно, при этом оставляя за собой право на комментарии того сорта, какие на ум придут.

– Шестнадцать шестидесятифунтовых [6] орудий, – сказала она, наблюдая за тем, как опускаются броневые плиты, и из недр корабля выдвигается вперед фасеточный глаз штурманского поста. Подсвеченное изнутри электричеством остекление рубки переливалось, словно волшебный топаз. – А мужичок-то и в самом деле непростой. Изображает из себя правшу, а бьет обычно с левой.

– И обучен в одной из техник у-и [7] , – добавил свои пять копеек Карл.

– Скорее всего, кун-фу, – не согласилась Грета.

– Необязательно, – вежливо улыбнулся Марк. – Возможно, это алеманский вариант идроттир [8] .

– Идроттир?! – восхитилась Грета. – Какое восхитительное безумие! Как думаешь, мухоморы он тоже ест?

– Берсерки просто обязаны питаться психоделиками. – Улыбка Марка могла разбить женщине сердце. Но, к счастью, Грета на его улыбки не велась, она от них получала удовольствие. Впрочем, совсем чуть-чуть, как от папиросы с гашишем.

– Пробовал? – со своеобычным холодноватым интересом спросил Карл.

– Там, откуда я родом, пробуют все! – Определить, когда Марк шутит, а когда говорит всерьез, обычно несложно. Но сейчас Грета в своих «оценках достоверности» неожиданно засомневалась. А что если все так и есть? Она ведь не знала точно, откуда он родом. Могло статься, что они там и впрямь едят все подряд. К алкоголю-то Марк устойчив, как мало кто еще. И вот это Грета знала наверняка.

– Ладно, разберемся, – рассеянно улыбнулась она. К ней приближался поднос с завтраком, и чуткий нос Греты ловил уже дурманящие запахи мороженой медвежатины и прохладной – со льда – белужьей икры. Если бы не «басовые» ноты бриолина в волосах полового и l’odeur particulier его же сапожной ваксы, жизнь могла показаться прекрасной, но идеал, увы, принципиально недостижим.