Лире очень нравились яркие мазки гелиотропов, раскиданные на клумбах, и дикая колоказия, которая пробивалась меж цементных плит. Правда, Лира не знала этих названий и думала о растениях лишь в общих терминах: цветы, деревья, корни…

Но сегодня она обессилела и хотела только одного: поскорее вернуться в кровать номер двадцать четыре.

Добравшись до нужного крыла, Лира услышала крики. Когда она приблизилась к спальне, то обомлела: она узнала голос доктора Саперштейна. Лира невольно попятилась: Бог никогда не приходил в спальни.

А затем раздался вопль Кассиопеи:

– Не трогайте их! Так нечестно!

Лира прижалась к стене.

В коридор выскочила медсестра, чуть не поскользнулась на кафельном полу, как-то странно взглянула на Лиру и помчалась в противоположную сторону. Дверь спальни была распахнута настежь.

Лира едва успела ухватить ее, пока та не захлопнулась.

Она замерла на пороге, тяжело дыша. Кассиопея ползала на четвереньках и пыталась собрать свою коллекцию ракушек, сброшенную с подоконника и изрядно пострадавшую. Все рисунки, висевшие над кроватью Кассиопеи, были сорваны, как будто по спальне пронесся ураган, от которого не пострадали вещи других реплик.

Лира сделала робкий шажок и увидела скомканные листы бумаги в руках у Бога.

– Невероятно! – ревел доктор Саперштейн.

Он орал – но вовсе не на девушек, отнюдь! – доктор Саперштейн кричал на собравшихся медсестер, среди которых была и медсестра Долли (именно она дала Кассиопее скотч, чтобы та повесила свои рисунки над кроватью).

– Надеюсь, вы осведомлены о том, что нам грозит потеря финансирования?! Вам хочется остаться безработными?! У нас есть квота, протоколы…

– Прости меня, я виновата, – выдавила медсестра Долли. – Я думала, в этом нет ничего плохого.

Бог шагнул к ней и лишь чудом не споткнулся о Кассиопею, которая скорчилась на полу и плакала. Лира хотела подойти к ней, но обнаружила, что не в силах тронуться с места.

Под ботинками Бога похрустывали раздавленные ракушки.

– Ничего плохого? – переспросил он, и медсестра Долли поспешно отвела взгляд. Теперь Бог говорил тихо, но тон его был ледяным, что до полусмерти напугало Лиру. – Я посвятил проекту всю свою профессиональную жизнь. Последние два десятилетия мы занимались краеугольными медицинскими проблемами и… – Он не договорил и поджал губы. – Итак, нам нужен результат. Хэвен – серьезный научно-исследовательский институт, а не детский сад.

Никто не произнес ни слова. Лира, затаив дыхание, слышала стук своего сердца. Бух-бух-бух. Как ритм скандирования, который доносился из Бэрел-Ки и доходил до Елового острова. «Чудовища, чудовища! Сжечь Хэвен дотла».

Бог вздохнул, снял очки и потер глаза.

– Мы выполняем важную и нужную работу, – продолжил он. – Не забывайте о нашей миссии. – Он развернулся, но внезапно замер как вкопанный. – Так будет лучше для всех.

Лира по его тону поняла, что последнее замечание относилось не к репликам.

Богу нужно было по пути к двери обойти Кассиопею. Он не удостоил ее взглядом, пнул ракушку, и та улетела прочь.

– Уберите грязь, пожалуйста, – произнес он, обращаясь в пространство перед собой.

Лира быстро юркнула в сторону, чтобы не столкнуться с ним.

После ухода Бога несколько мгновений никто не шевелился. Лишь Кассиопея продолжала перебирать останки коллекции, превратившейся в обломки и пыль. В конце концов медсестра Долли наклонилась к ней.

– Ладно, – сказала она, присев, и поймала Кассиопею за запястье, когда та тянула руку к очередной сломавшейся ракушке. – Хватит.

События развивались стремительно. Кассиопея вскинула голову и толкнула медсестру Долли.

– Отстань от меня! – зарыдала она.

Кто-то вскрикнул, а Лира шагнула вперед:

– Не надо!

Может, Кассиопея не хотела толкать медсестру Долли сильно, а может, и хотела. Так или иначе, но Долли потеряла равновесие и упала. В ту же самую секунду Даже-и-не-думай кинулась к Кассиопее и рывком подняла ее на ноги.

– Ах ты пакость! – прошипела Даже-и-не-думай, заломив Кассиопее руки. – Как ты посмела притронуться к ней – после того, как тебя столько лет кормили, одевали и лечили? Суд Божий ждет тебя – не забывай!

– Я вам не вещь! – Глаза Кассиопеи сверкали, ее тело сотрясала мелкая дрожь.

Лира смотрела на нее в ужасе. Она не понимала, откуда Кассиопея взяла эти слова, откуда проистекал ее гнев. Ей даже показалось, что спальня раскололась, обнажив черную пропасть, потайной географический разлом.

– Вы не можете мне приказывать! Я вам не принадлежу! Я – настоящая! Я – есть!

– Ты – ничто! – заверещала Даже-и-не-думай. От ярости лицо стало багровым, уподобившись бесформенному куску говядины в холодильнике. – Ты принадлежишь институту и доктору Саперштейну! Ты можешь оставаться здесь – или убираться, и пускай тебя убьют!