— Одевайся, да поживей, некогда с тобой валандаться.

Мама, еще не проснувшись, натянула на себя платье, взглянула на стоящих энкавэдэшников, вздрогнула:

— За что?

— Сама знаешь, делайте обыск.

Остановившийся молча около печки круглолицый с ярким румянцем на щеках энкавэдэшник обвел взглядом комнату: чурбак вместо стула, стоящее на нем деревянное ведро с водой, чуть повыше — картинка, на которой изображены церковь и Бог… Сушатся две пары грубых ботинок, у окошка — небольшой, сбитый из крест-накрест жердин столик с двумя полочками На столе разложены несколько тетрадок, учебники, чернильница-непроливашка с торчащей в ней ручкой, банка с солью. Из нижней полки выглядывали две кастрюли, сковородка и пара оловянных чашек На подоконнике лежал сшитый из мешковины портфель, бока которого кокетливо обтянуты материей. Напротив столика топчан, сколоченный из досок, с резной, для шика, спинкой у изголовья На топчане — матрац, покрытый серой материей, одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков. В уголке, у двери, притаилось помойное ведро, накрытое деревянной крышкой, с прислоненным к ведру веником Из-под топчана выглядывает картонная коробочка, в которой лежат десять-одиннадцать картошин

— Какой уж тут обыск, все на виду

— Делай, что тебе сказано.

— Ну, разве что для протокола, — круглолицый нагнулся и вытащил из-под топчана другую коробочку, побольше, в которой аккуратно были сложены несколько трусиков, от множества стирок потерявших свой цвет, детское платьице, рубашка, косынка и кофта, почти новая, видимо, бережно хранимая от лучших времен, да маленький мешочек, который заинтересовал Фурмана. Все эти действия происходили при гробовом молчании Он потряс мешочек, развязал, сунул туда руку и в разжатой ладони все увидели горсть отрубей.

Он торжествующе оглядел окружающих:

— Здесь не меньше килограмма.

Аня, крепко прижав давно замолкнувшего брата, обреченно думала о том, что энкавэдэшник унесет их последнее спасение

Фурман резко повернулся к маме:

— В побег готовилась? Где взяла? У лошадей украла?

Аня видела, что мама как бы оцепенела, не говоря ни слова в ответ, скорее всего даже не осмысливая вопроса.

— Фурман, оставь ребятам, ей и без отрубей хватит.

Фурман встретился с обреченным взглядом Ани, швырнул мешочек в коробку, но решил довести дело до конца. Взял с подоконника портфель и вытряс его. На стол выпали две тетрадки, книжки, самодельная тряпичная кукла

— Дяденька, отдайте! Я сама ее сделала!

Ничего не ответив, Фурман бросил портфель на стол, попытался заглянуть под топчан Однако заглянуть туда можно было лишь встав на колени, а галифе не хотелось марать Он осмотрелся, сорвал со стены изображение церкви:

— Опиум разводите по баракам? Как это я не усмотрел? Нет, чтобы вожди висели на стенах.

Он разложил на полу картинку, заглянул под топчан Поднимая форменную фуражку, упавшую с головы, сказал:

— Действительно, ничего нет Собирайся!

Мария очнулась:

— Деточки мои милые, что с вами будет?!

Она упала на колени перед Аней, державшей брата на руках, обняла их. Плакали все трое, и плач был такой безысходный, что круглолицый не выдержал:

— Да, может, еще отпустят Одевайся.

Славик крепко обхватил маму за шею.

Аня сквозь слезы приговаривала:

— Мама, мы с тобой пойдем.

Фурман схватил Марию подмышки, другие энкавэдэшники оторвали ребят от матери, бросили на топчан:

— Сидеть, не брыкаться!

Марию поставили на ноги, бросили под ноги фуфайку и платок:

— Одевайся, и без тебя много работы

— Да что же я сделала?

— А это ты сама расскажешь Идем. Мария переступила через упавшие на пол фуфайку, платок Она ничего не видела из-за льющихся слез На прощание успела проговорить:

— Доченька! Славик на тебя остается

Сейчас ты ему сестра и мать

Последние слова прозвучали уже с порога, куда выталкивали ее энкавэдэшники, и, за секунду до этого, прошмыгнула впереди всех нормировщица.

— Аня! Куда мама с дядьками ушла? — испуганно спросил Славик

— На работу увели Лежи и молчи, а то дядьки и за тобой вернутся, — накрыв брата одеялом, Аня закрыла дверь на крючок, легла рядом с ним и стала убаюкивать его. Дождавшись, чтобы он уснул, повернулась к нему спиной и только тогда дала волю беззвучным слезам. «… Энкавэдэшник сказал, может, отпустят маму. Отпустят…» Что-то она не помнит, чтобы кого-либо забрали — а потом отпустили. «Когда папу брали, так же говорили, и из нашего барака никто не вернулся, и с соседнего уводили насовсем Ах! Зачем я дверь открыла? Может, и обошлось бы Да нет! В бараке у лесозавода дверь боялись открыть, просили придти днем, так им дверь вместе с крючком выломали».

Мысли ее текли все медленнее. Но вдруг Аня очнулась: «Фурман ругался за церковь на картинке, что, если он вспомнит и вернется?»

Встав с топчана, подобрала валявшийся на полу измятый листочек, в одном месте надорванный: «Прости, Боженька, это не я — это Фурман своими сапогами» Она бережно разгладила листок и спрятала в книжку Легла и, вконец измученная, уснула

Наутро, почувствовав чей-то взгляд, она открыла глаза и увидела тревожно глядевшего на нее брата:

— Аня, почему мамы с работы нет?