Народ бурлил в криках, хохоте и ругани.

– Бросай через грудь!

– Поднимай!

– В ноги!

– Захвати за шею!

– Души!

– Не отпускай!

– Ха-ха-ха… Штаны ему подтяните!

Пары быстро редели. Запыхавшиеся, вспотевшие победители снова и снова сходились между собой.

Нойоны, с бесстрастными лицами восседая на своем возвышении, молча следили за борьбой. Лишь Бури Бухэ тихо стонал, будто от боли, и скрипел зубами, да Алтан раз досадливо стукнул кулаком о колено, когда на траву упал его борец.

В опустевшем кругу осталось двое борцов, лучшие в улусах кият-борджигинов. Один был Хуса, из улуса Есугея, другой борец от Бури Бухэ. Сойдясь на середине, они тяжело дышали, исподлобья глядя друг другу в глаза. Толпа выжидающе примолкла. Противники долго ходили по кругу, пригнувшись, выигрывая время, собирались с остатками сил.

Бури Бухэ сидел с вспотевшим лбом, сжимая свои огромные черные кулаки, и тяжело дышал, словно он сам сейчас стоял в кругу перед противником. Есугей был непроницаем, холодно и отрешенно смотрел он на борцов, и внешне казалось, что он отвлекся и задумался о чем-то другом.

Неуловимой тенью борец Есугея метнулся в ноги сопернику, за щиколотки подбросил его в воздух и, не коснувшись земли руками, резко изогнулся в воздухе и встал на обе ноги. Его противник лежал перед ним на спине. Народ взревел в диком исступлении, всколыхнувшись от края до края.

Бури Бухэ молча поднялся с места и под удивленными взглядами нойонов пошел в круг. Схватил тяжело поднимавшегося с земли своего борца за косицу, другой рукой ухватил за штаны, легко, будто ягненка, поднял его над головой и бросил далеко в сторону. Тот тяжело упал навзничь.

– Надо было головой в землю воткнуть, – говорил Бури Бухэ, усаживаясь на свое место. – Да не хочу людям портить праздник.

Нойоны укоризненно смотрели на него.

– Который год кормлю, учу его, а толку нет, – воскликнул Бури Бухэ, вдруг распаляясь. – Тысячу овец съел! Есугей за своим даже не смотрит, а вы видели, как он бросается в ноги? Если его по-настоящему обучить, то получится тигр, а не человек. Подари его мне, брат Есугей, я из него истинного борца сделаю.

– Он вольный человек, – с мирной улыбкой говорил ему Есугей. – Сам пришел ко мне. И пусть идет к тебе, если сам уговоришь, я держать не буду.

– Правду говоришь? – от неожиданной радости Бури Бухэ снова вскочил на ноги.

– Сядь! – старик Тодоен негодующе оглянулся на него. – Люди смотрят.

– Когда это я неправду говорил? – с усмешкой сказал Есугей. – Кажется, до сих пор за мной такого греха еще не было.

– Правда, брат Есугей, уж тебе всегда можно на слово верить, – окончательно повеселел Бури Бухэ и оглядел нойонов. – Все слышали?

– Есугей никогда не врет, и мы слышали его слова, – подал голос Хутугта. – Но у тебя из этого ничего не выйдет.

– Это почему? – недоуменно поднял брови Бури Бухэ.

– Какой же безумец пойдет к тому, кто бьет без вины, да еще при всем народе?

– Ха-ха-ха!

– Верно сказал Хутугта, – захохотали нойоны. – Никакой глупец не пойдет к тебе своей волей, Бури Бухэ.

– Ты оставь эту затею, – советовал Алтан, с трудом удерживая смех. – Лучше бей своего борца ежедневно по утрам и вечерам, перестань кормить бараньим мясом, чтобы самому вконец не разориться, давай теперь ему рыбу и тарбаганью требуху, тогда, может, и выйдет какой-нибудь толк.

Победитель Хуса по обычаю исполнял танец орла. Обегая круг по ходу солнца, пригнувшись вперед, он переваливался в размеренных прыжках с ноги на ногу и тяжело махал руками-крыльями.

– Баро-о, бара! – исходила в реве толпа.

Под синим безоблачным небом и косыми лучами поднимающегося солнца Хуса и на самом деле сейчас походил на одинокого беркута, устало возвращающегося после поединка к родному гнезду. Приблизившись к возвышенности, где сидели нойоны, он исторг утробный, гневный клекот, сильнее замахал крыльями, закружившись на месте.

Тодоен достал из припасенного туеса сырое лошадиное сердце и, по-стариковски с натугой, примерившись, бросил ему. Кровавый кусок, густо брызгая темно-красными каплями, описал в воздухе высокую дугу и победитель, высоко подпрыгнув, поймал его на лету.

Еще раз издав горловый клекот, он зажал в зубах кровавую добычу и побежал дальше. То и дело он поворачивался на месте, поднимая правую руку и опуская левую, наклоняя в сторону туловище, будто орел играет с ветром. Кровь заливала ему грудь и красными ручейками стекала по животу на новые изюбриные штаны, впитываясь в добротную кожу. Восторженный рев не умолкал за ним…