Трое маленьких пастухов на прибрежном бугорке, заметив их издали, встревоженно вскочили на ноги и долго всматривались, прикрываясь от солнца руками. Крайний из них, вдруг сорвавшись с места, побежал к пасущимся среди коров лошадям. С ходу вскочил на чалого, без седла, мерина и, колотя босыми пятками по бокам, помчался по берегу реки за сопку. Двое других шагом спустились с бугра, тоже сели на коней и, не зная, что делать, смотрели на них. В половине перестрела они, наконец, узнали своего нойона, засуетились, спрыгивая с коней и сдергивая с них поводья.

Проезжая мимо согнувшихся в поклоне мальчишек, Мэнлиг обернулся к приотставшему отряду, взмахом руки приказал подтянуться. Обогнув крутой склон, они вплотную вышли на окраину куреня.

Тесно расставленные юрты внешнего круга преградили им путь, и Есугей резко натянул поводья прямо перед войлочной стеной. Конь под ним нетерпеливо заплясал, приседая на задние ноги, и он шагом проехал по узкому проходу в курень. За ним по одному потянулись нукеры.

Саган, невысокий, коренастый мужчина лет за тридцать, с седыми волосами, стянутыми сзади в тугую косу, встречал его у своей коновязи. За ним с почтительными лицами стояли три его сотника.

– Давно вы у нас не были, – со сдержанной улыбкой на смуглом, узкоглазом лице говорил Саган, принимая поводья и незаметно делая знак сотникам, чтобы принимали гостей. – И взяли нас врасплох.

– Об этом и будет у нас с тобой разговор, – Есугей, не показывая перед людьми своей усталости, с легкостью юноши спустился с коня. – Пора нам подумать о том, чтобы нас больше не могли брать врасплох.

– Заходите в юрту, – Саган, с застывшей улыбкой сузив глаза, видно, обдумывая слова нойона, раскрыл расшитый войлочный полог. – Холодного кумыса с дороги выпейте.

У входа Есугей обернулся, взглядом подозвал Мэнлига.

– За людьми присматривай, чтобы архи не пили.

– А как айрак? – деловито спросил тот, не обращая внимания на улыбки сотников Сагана. – Как бы не вышло ошибки.

– Айрак пусть пьют, если животов не жалко.

– Будет, как вы сказали, – поклонился тот.

Нукеры, приветливо переговариваясь со знакомыми из куреня, стали расходиться по айлам, ведя в поводу подуставших коней.

– Ну, рассказывай, как у тебя тут дела идут, – усевшись на хойморе, Есугей принял из рук жены Сагана большую чашу кумыса. – Как пастбища?

– Половина урочищ еще нетронуты, – отвечал Саган, не притрагиваясь к своей чаше. – По Хайрхану пока все цело. Ту долину я оставил напоследок.

– Береги пастбища, ты должен продержаться здесь до осени.

– Продержимся и до осени, если нужно, но табунам будет тесновато, – говорил Саган, с озабоченным лицом глядя на него. – Хоть бы небольшую часть пораньше угнать на осенние пастбища.

– А что?

– Косяки перемешиваются, табунщики из сил выбиваются, бьются с жеребцами. А самцы беспокойны, на глазах в зверей превращаются, когда рядом чужих увидят.

– Люди у тебя есть. Молодых посылай на помощь.

– Так и делаю, да толку маловато, когда косяк от косяка стоит в четверти перестрела.

– Ладно, подумаем. Как другие дела?

– У нас здесь тихо, не то, что на границах… – Саган помолчал и досадливо почесал седой висок под войлочной шапкой. – Только вот в курене иногда шумновато бывает.

– Что опять случилось?

– Позавчера тут у нас молодые подрались, как вернулись с праздника. Одному проломили голову, другому сломали ключицу. Зачинщика я посадил под стражу.

– Прикажи отрубить ему руку, – сказал Есугей. – Собери народ и пусть каждый увидит, что мы делаем с теми, кто поднимает руки на своих. Огласи мой новый закон: отныне тот, кто затевает свары между своими, будет лишен головы.

– Казнить, конечно, можно… – глухо проговорил Саган, сдвинув брови и, не договаривая, замолчал.

Есугей, заметив его неудовольствие, спросил:

– Тебе что, не нравится это?

– Казнить, конечно, можно, – повторил тот, досадливо покосившись на него и тут же отводя взгляд. – Но, думаю, это слишком круто будет.

В юрте надолго зависла тишина.

– От тебя ли я такие речи слышу? – наконец, сказал Есугей, глядя в упор на своего тысячника. – Раньше у тебя таких слов не бывало. Ты тут без дела, я вижу, совсем уж духом мужским облинял. Такие слова впору какому-нибудь прожившему ум старику, а не вождю моих воинов.

Саган, обиженно застыв взглядом, промолчал.

– Зажирели вы под теплыми одеялами! – распаляясь, говорил Есугей, с трудом подавляя вырывающуюся наружу ярость. – Ну, ничего, я для того и приехал, чтобы хорошенько вас встряхнуть…