Я также предпочитал скорее бежать вперед, нежели защищаться. Клаас-Ян Хунелаар был нашей девяткой, поэтому я играл правее или левее. В схеме «Аякса» 4–3–3 крайние нападающие должны были возвращаться назад и мешать крайним защитникам противника. Если соперник атаковал семь раз за игру, то я преследовал его в лучшем случае раз. Я говорил тренеру, что не могу возвращаться, поскольку у меня не останется сил атаковать с той же энергией. Временами это вызывало проблемы, особенно в период Ван Бастена, но иногда мы находили компромисс. Некоторые из тренерского штаба иногда даже говорили мне: «Луис, не преследуй вражеских форвардов, оставайся высоко на поле и береги силы, чтобы не упустить свой момент». Но я учился играть так, чтобы принести пользу команде в каждой конкретной ситуации.

Мне нравились тренировки. В Голландии молодые футболисты уделяют все внимание работе с мячом, причем все время. В Уругвае детей в первую очередь учат бегать. Семилетние мальчики наворачивают три круга по стадиону, после чего им, может быть, дадут один мяч на всех. Поэтому очевидны причины такой разницы в технике уругвайцев по сравнению с голландцами. Мы выпускаем много футболистов, готовых сражаться в любой ситуации, будто от этого зависят их жизни. Непросто развить отличную технику, если в возрасте семи лет ты приходишь на тренировку, а тебя отправляют бегать.

Также я заметил различия в предсезонной подготовке. Многие годы уругвайская предсезонная подготовка длилась месяц, и двадцать дней из этого месяца ты бегаешь по пляжу с привязанными к плечам мешками с песком или рывками преодолеваешь песочные насыпи, пока твои ноги не начнут напоминать ствол дерева. Иногда за день до игры меня отправляли на затяжную пробежку, и я думал: «Как после сегодняшней пробежки мне бегать по полю завтра?»

Но таковы были наши тренировки: бег и нагрузки в течение двадцати дней предсезонки.

Я должен признать, что в плане работы на тренировках я далеко не идеал. Марио Ребольо, ассистент главного тренера сборной, прозвал меня Gru~n'on (Ворчун, как в сказке про Белоснежку и семь гномов), и это прозвище прижилось. Я всегда был одним из тех, кто вздыхал: «Что, опять бегать?» Но потом я бежал. Или нам говорили 30 раз повторить какое-то упражнение, и я вопрошал: «Что, тридцать?!» Но делал все тридцать.

Я и сегодня остаюсь Ворчуном, но никто никогда не скажет про меня: «Вот, посмотрите, зазвездился», потому что я всегда был нытиком. Любой мой тренер это подтвердит.

В «Аяксе» тренировочные методики подходили мне лучше всего: игровые тренировочные сессии, ориентированные непосредственно на матчи, подходили мне гораздо больше бессмысленных утомительных нагрузок. В тренажерном зале тоже было немного проще. Я не люблю, когда меня обременяют работой в тренажерном зале. Я считаю, что футболист сам знает свое тело лучше, чем кто-то другой. В «Насьонале» я повторял: «Сегодня не могу, потому что делал это вчера». Но это никогда не срабатывало, и нельзя было просто сесть на велотренажер, потому что фитнес-тренер всегда следил за нами и указывал, какие упражнения нам делать и в каких количествах. В «Аяксе» никто не заставлял меня работать в тренажерном зале. Методика, когда за мной наблюдают, но также позволяют самому решать, что для меня лучше, была мне в новинку.

В «Аяксе» главными были работа с мячом и отработка передач. Причем передавать пас ты должен был не только тогда, когда не мог атаковать сам или нет возможности пробить, как я делал это раньше. Теперь ты передавал пас, потому что это было, как они говорили, правильным решением. Пас лежал в основе всего, что мы делали. Поначалу мне было непросто к этому привыкнуть. Я предпочитал отобрать мяч, повернуться и пробить по воротам. Вот это была моя игра. В «Аяксе» адаптация к манере игры была взаимной. Команда привыкала к моему стилю, но и мне приходилось меняться и развиваться, чтобы вписаться в систему.

Я оставался после тренировок и работал над своими слабыми сторонами: левой ногой, прыжками, прострелами. Я и сейчас продолжаю так делать. Я хочу развиваться. Я мог просто приехать в Голландию с мыслью: «Я забил кучу голов, пожалуй, буду продолжать делать то же самое, что делал раньше», но мне не хотелось зацикливаться на своих заслугах, а наоборот, хотелось прогрессировать. Я видел массу футболистов, совершивших ошибку, решив, что уже всего добились – часто из-за того, что получают крупные бонусы в раннем возрасте. Я даже видел это в «Насьонале» в Уругвае. Были ребята 16–17 лет, терявшие понимание стоимости денег, начав зарабатывать огромные суммы в своей первой же команде. Через три-четыре года игроки, которые более стабильно развивались, зарабатывая все больше и больше, продвигались выше, а те, на которых сразу же сваливался успех в самом начале карьеры, теперь играли во втором дивизионе. Всему свое время.

Я видел игроков в «Насьонале», которые при переводе в основную команду сразу покупали себе машину на повышенную зарплату – не такую, конечно, которую могли себе позволить в подобных случаях игроки «Аякса», но все же машину.

Я говорил им:

«О, вижу ты купил машину!»

«Да, да, купил».

«А туалет в ней есть?»

Для меня всегда была приоритетом крыша над головой. И когда у тебя есть дом, ты можешь задуматься о покупке автомобиля.

Конечно, в «Аяксе» у многих ребят были и машина, и дома с туалетами. Большинству из тех, кто был примерно моего возраста, папа мог купить все, что они пожелают. Это сильно отличалось от того, как я рос в Уругвае. Я никогда не мог попросить родителей что-то мне купить и ожидать того, что они действительно смогут это сделать. Я и пары кроссовок не мог себе позволить, что уж говорить о машине. Это может показаться странным, но такое положение обернулось для меня пользой. Это помогло мне всего добиться. Если папа может купить тебе все, что угодно, вне поля, зачем убиваться на поле? Были такие игроки, которые не выкладывались, поскольку у них уже все было.