Шрифт:
Кроме того, между конфессиями был подписан, своего рода, контракт, в котором все стороны обязывались ничего в храме не менять, не убавлять и не добавлять без полного согласия на то всех сторон. Святые люди, исполненные благочестивой жадности, готовы были дойти до любого абсурда, чтобы не уступить ближнему сантиметра своей собственности.
В назидание им или пастве в храме существует один предмет, который нормальные люди давно бы убрали с глаз долой. Это «недвижимая лестница», но ничего святого в ней нет. Она опирается на карниз, принадлежащий Греческой православной церкви, а направлена в окно, которым владеет Армянская церковь. Говорят, что ее забыл какой-то рабочий во время ремонта здания лет триста назад. Но имеются и другие версии. Фактом остается лишь то, что лестницу до сих пор не убрали, а это означает, что согласия между христианами как не было, так и нет. Лестница рассыхается под солнцем, но ее тут же заменяют другой, точно такой же.
Ну и, конечно, в храме нередки драки между священниками, причем бьют друг друга хорошо, до крови и приходится вызывать полицию. Вот все, что касается святости этого места.
Этот храм – Вавилон, очарование которым и зависть к которому, уже две тысячи лет не выпускают из своих объятий каждого, кто приник к сладостному роднику христианства.
И еще один маленький эпизод, который я расценил, как подтверждение своим умозаключениям, данное свыше.
Во дворе храма на ступеньках сидели туристы. Они отдыхали от тяжелой экскурсии, а скамеек для усталых людей, конечно, же никто поставить не удосужился. Вдруг вбежала охрана и очень грубо приказала всем подняться. Согнав людей в кучу, в толпу, в которой никто не почувствует себя отдельным организмом, охранники ринулись внутрь храма и принялись почти выталкивать наружу всех, кто там находился. Честно говоря, я подумал, что нашли бомбу или где-то произошел теракт.
Но бомба оказалась идеологической, если можно так выразиться. Внезапно ударили колокола. И я увидел, что в проеме колокольни сидит человек в наушниках и беззаботно курит. Судя по всему, это был служитель, который включает механизм колокольного звона. Такого пронзительного надтреснутого звука мне еще не приходилось слышать. Но я-то мог себе позволить зажать руками уши, а вот те, кто шел сюда за благодатью, вынужден был пожертвовать своими барабанными перепонками.
И тут на узкой лестнице, ведущей вниз с рынка появились они – группа жрецов в каких-то невообразимых шапках. Я не знаю, какой конфессии они принадлежали. Мне кто-то шепнул, что это Сирийская церковь, та самая, сакральная для любого россиянина. Но точно сказать не могу, я так редко вижу всяческих священников, что не научился различать их униформу. Меня поразило другое – выражение их лиц. Они шли служить службу, возносить со смирением молитвы, просить о чем-то за всех за нас. Да. Но какое же высокомерие было написано на их лицах. С каким презрением, не замедляя шага и не повернув головы, прошествовали они, мимо презренной толпы, которую только что, чуть ли не силой, разогнали охранники. Конечно, большинство было туристами, скорее всего атеистами, по сезону легко одетыми, если не сказать раздетыми. А я почему представил вдруг толпу их прихожан, рабски пытающихся поцеловать руку, или прикоснуться к одеждам этих достопочтенных людей. И словно наяву увидел, как верующих оттаскивают дюжие арабские охранники, а самый главный жрец в малиновой шапке еще и изящно пытается пнуть их ногой.
Кто дал этим странным людям право объявлять себя владельцами наших душ? Кто дал им право поучать, наказывать, презирать и, в то же время, жить на деньги презираемых глупцов? Кто придумал весь этот цирк?
Нет ответа.
Так шумела толпа Словно камни катила с вершины Кто рыдал, кто крестился, кто выл… А у Господа не было сына. Кто-то речь говорил, Все кричал – как мы сиры, убоги! Кто-то в небо смотрел и молчал… Только не было сына у Бога. В небе ангелов сонм Опереньем звеня, суетился. С любопытством косился на крест, Но на землю никто не спустился. Крест тревожно чернел, Землю с небом связав воедино. Далеко где-то колокол пел, А у Господа не было сына.Фея, исполняющая желания
Мне трудно понять, как вписывается в наше тематическое путешествие Стена плача. Вроде, к христианству она отношения не имеет, а христианство не имеет отношения к ней. Ну, в самом деле – полуразрушенная стена Второго иудейского храма является в большей степени политической ценностью. Ведь если копнуть глубже, то мы можем понять, что в иудаизме фетиши запрещены. Кроме написанного текста молитвы, ни к чему иудеи больше не испытывают трепета, не молятся на картинки или статуэтки, а тут вдруг – целая стена. Хотя, конечно, они молятся не на стену, а у стены, что имеет принципиальное значение. Сама стена ничто, а вот место ее дислокации – священно.
Термина Стена плача нет ни в одном языке, кроме русского и арабского. На самом деле она называется Западной стеной или Ха-Котель ха-Маарави. Если ты заблудишься, и тебе приходится спрашивать встречных о том, как дойти до стены, то дословный перевод не поймет никто – ни на английском, ни на иврите. Поэтому спрашивать следует Котель, и тебе сразу же укажут нужное направление.
Но, если ты владеешь арабским, то тебя поймут, потому что как раз арабы и назвали это место Стеной стенаний, когда увидели, как иудеи рыдают и кричат, оплакивая разрушенный храм. Они же хотели бы получить эти руины в свою собственность, потому что в Коране написано, что пророк Мухаммад привязал своего легендарного коня Бурака как раз к этой стене. Но дело в том, что еврейское присутствие на Храмовой горе подтверждено раскопками, найденными монетами, печатями и утварью с надписями на иврите, а вот фантазии пророка Мухаммада не подтверждены ничем, кроме того, что он увидел путешествие в Иерусалим во сне и коня увидел тоже во сне. Сон против реальности, фантазия против истории.
Для молитв отведен небольшой кусок строения, длиной всего в пятьдесят семь метров, но сейчас часть его закрыта лесами, там копаются археологи. Существует еще несколько фрагментов стены, но они закрыты домами и подойти к ним сложно.
Вообще, к этому сооружению у меня двоякое отношение. С одной стороны, я признаю стену идеологической границей, не позволяющей агрессивному исламу вторгнуться в Иерусалим, но если бы не существовало арабо-израильского конфликта, то я был бы склонен согласиться с мыслями Сатмарского рабби Йоэля Тейтельбаума, утверждавшего, что это никакая не святыня, а фетиш. Конечно, в продолжение своих мыслей он добавлял, что Израиль может быть создан только после прихода Машиаха, с чем я уже согласиться не могу. Ребе был антисионистом. Хотя другое его утверждение, что иврит не может быть языком общения, а только молитв, меня вполне устраивает. Но нет в мире совершенства и нет ни одного человека, мысли которого устраивали бы полностью. Это я тебе рассказываю только для того, чтобы ты понял – не все ортодоксальные иудейские течения согласны друг с другом. Хотя, конечно, они немного дружнее, чем христиане.
Несмотря на все разговоры о строительстве Третьего храма, взамен разрушенного – никто ничего строить не собирается. Существуют даже какие- соглашательские теории, что Третий храм будет построен в «душах». Одни говорят, что надо дождаться мессию, чтобы начать строительство, другие, что строительство само по себе может мессию приманить. Но, чтобы там ни говорили, с тех пор евреи храмов не строят. Синагога храмом не является, на иврите называет «бейт кнессет» - «дом собраний», обычный молитвенный дом или даже клуб. Потому что при синагогах бывают детские сады, библиотеки. Там проводят концерты, читают лекции и часто имеется даже зал торжеств.