Я замечаю цепь в его левой руке. Он тянет её по полу вслед за собой, направляясь прямо на меня. Медленно, как хищник.

— А мы ведь могли жить долго и счастливо, Алексис, — качает он головой.

Я хочу плюнуть ему в лицо. Хочу сказать хоть что-нибудь, но слова застряли где-то у меня в горле.

— Ты и я. У нас были бы дети.

— Лучше умереть, чем иметь хоть какой-то интимный физический контакт с тобой, — выплевываю я, столкнувшись спиной со стеной.

— Ну что ж, — пожимает он плечами, — Ты сделала свой выбор.

Его левая рука возносится в воздух и первое что я чувствую это боль, пронзившая мое тело.

Тяжелый метал прошелся по всей моей правой стороне от чего я упала на землю, чувствуя, как слезы скатываются по моим щекам. Я гляжу на свою трясущуюся руку, по которой он ударил цепью и замечаю, что она вся в крови.

Цепью, которой он меня ударил состоит не просто из железа. Она обмотана колючей проволокой, от удара которой я вполне могу лишиться собственной жизни.

— Я бы был не против запечатлеть этот процесс, но боюсь, что не хочу терять времени зря, — шепчет он, подходя ко мне. — Лучше буду просто наслаждаться этим моментом.

Я перестаю слышать его лова, потому что все мое внимание сосредоточено на большом количестве крови, которая вытекает из моей руки.

Мне нужно сделать жгут…

Но из чего мне его сделать? Да и есть ли в этом смысл?

Воздух вокруг почему-то становится тяжелым. В затылок сильно давит, а в глазах темнеет.

Может, потерять сознание и умереть, не самая худшая смерть?

— Не самая худшая смерть, — шепчу я, наблюдая за тем, как он делает из цепи веревку для повешенья, — не самая худшая…

Я уже вижу, как под натиском моего тела колючая проволока впивается в мою шею и когда я умираю в диких болях, вес моего тела побеждает и падает на пол, а голова остается в петле.

Он подходит ко мне и хватает меня за волосы, пытаясь поднять на ноги. Боль в голове уже не сравнится с болью в моей руке. Но, как оказывается не только в руке, он задел и ногу по которой так же стекает кровь.

— Что скажешь на прощанье? — улыбаясь, спрашивает он.

— Гори в аду, — выплевываю я, чувствуя солоноватый привкус крови у себя во рту.

— Детка, я и так в нем, и как видишь, я в выигрыше, — широко улыбается он, оскалив зубы.

Сильный и резкий взрыв по левой стороне от нас отбрасывает меня в сторону, усыпая фотографиями со стены и все, что я слышу в первые секунды, это звон. Он заполняет все пространство вокруг меня. Он заполняет меня саму. Я пытаюсь открыть глаза, но когда делаю это, то в них попадает что-то сыпучее. Слезы снова текут из моих глаз, и я пытаюсь приподняться чтобы понять, что произошло.

Откидываю доску в сторону, которая укрыла всю мою левую сторону, а затем смотрю в сторону лестницы, где из проема исходит еще больший свет, чем прежде.

— Алексис? — слышу я.

Слишком тихо. Это похоже на шепот.

— Алексис? — снова этот голос. Он не шепчет, он выкрикивает мое имя.

Я не могу ответить, потому что весь мой рот заполнен песком, который я пытаюсь тихо выкашлять.

— Алексис? — снова зовут меня, но уже слишком близко.

Я оборачиваю голову влево и замечаю Гослинг, а, прижатого шкафом к земле. Но это не Гослинг, это Том.

Он пытается повернуть голову на звук чужого мужского голоса, когда он звучит снова и замечает железную веревку для повешенья. В его глазах пробегает страх, а по щекам скатываются слезы.

Шаги над нами заполняют тишину, и я пытаюсь выкарабкаться из-под груза, который свалился на меня во время взрыва. Пытаюсь встать на ногу, но боль не дает мне этого сделать, поэтому я громко стону.

Шаги замирают.

— Алексис? — снова зовут меня.

Я падаю на землю, хмурясь от боли и смотрю в наполненные слезами глаза.

— Можешь мне кое-что пообещать? — спрашивает он, тяжело сглатывая песок, который так же наполняет его рот.

Я еле заметно киваю.

— Равенна Гослинг, — шепчет он. — Это имя моей настоящей матери, — Том переводит дыхание, — я пообещал себе, что возложу на её могилу цветы, но так и не появился у нее. Он не позволил мне.