Я слышу, как дверь сзади меня снова со скрипом открывается и судорожно присаживаюсь обратно на кровать, скидывая с руки кусок простыни. Мизинец посинел, а рука дрожит. Я смотрю в его глаза, пытаясь не выдать свою внутреннюю истерику.

Но он будто не замечает разбитого лже-окна и разодранную простынь возле моих поджатых под себя ног. В его руках бутылка шампанского и два бокала. На нем больше нет клетчатой рубашки.

— Так как ты сильно устала после нашей помолвки, я решил отложить это на момент, когда ты проснешься, — начал он, останавливаясь возле кровати. Он ставит бокалы и бутылку на поднос, все еще находящийся на кровати.

Одно слово «помолвка» сводит меня к внутренней истерике и недоумению. Он это выдумал или действительно помолвил нас, пока я была без сознания? Что еще сделал этот идиот?

Но больше всего меня интересует то, к чему он ведет именно сейчас?

— У нас ведь все еще не было первой брачной ночи, — проговорил он с улыбкой, а по моему телу побежали мурашки.

Я не паникую. Не истерю. Я в ужасе!

— Могу я принять душ? — пытаюсь более мягко произнести я.

Он качает головой.

— Понимаешь, Алексис, я девственник и попрошу тебя быть с ним поаккуратнее, — проговаривает он, привстав с кровати. Его руки тянутся к ремню, который он ловко расстегивает, а затем к ширинке.

Мой истерический крик застрял где-то в горле, и с ужасом ждет дальнейших действий этого парня.

Он спускает штаны до колен и запускает руку в свои боксеры. Больше не могу себя сдерживать.

— Нет, — слетает с моих губ. — Я не хочу.

Он поднимает голову и смотрит мне в глаза.

— Он уже хочет тебя, Алексис.

Я мотаю головой и чувствую, как наполняются слезами мои глаза.

— Алексис, — снова повторяет он, сделав шаг ко мне.

Я вжимаюсь в кровать и мотаю головой снова.

Не знаю, сколько проходит секунд между промежутком, когда я все еще с ужасом смотрю в его глаза, и тем промежутком, когда бутылка с шампанским летит в мою сторону. Рефлекторно закрываюсь от нее руками, и она разбивается о мой левый локоть. Я кричу. Так громко, насколько мне позволяют силы.

— Значит Сэму ты говоришь да, а мне нет? Значит, перед Сэмом ты раздвигаешь ноги, а передо мной нет? — он хватает меня за волосы и приподнимает голову. — Мы помолвлены, Алексис, в чем же дело? — вздымает он брови, а все мое внимание сосредоточенно на крови, которая стекает по моему локтю на кровать.

— Не сегодня, — всхлипываю я, смотря в темно-карие глаза, которые, как кажется уже наливаются кровью. — Прошу, Том, не сегодня.

Его лицо меняется. Скулы перестают играть, а брови приобретают привычное положение. Он улыбается и от этого мне еще страшнее.

— Ты права, — отстраняется он, отпустив мои волосы. Я ослабленно роняю голову на колени.

Наблюдаю за тем, как он застегивает ширинку на джинсах, а затем и ремень.

— Мы сделаем это как только он перестанет стоять между нами, — с улыбкой на губах проговаривает Том. Его жесты резкие и самоуверенные.

Он? Кто перестанет стоять между нами?

— Ты ведь не против повидаться снова с Сэмом? — вскидывает он брови в ожидании.

— Нет, — качаю я головой.

— Так я и думал. Но теперь все решаю только я, Алексис, — усмехнулся он и направился к двери.

Он хлопает дверью, не дав сказать мне больше ни слова. Я хватаюсь за кусок простыни и вытираю ею кровь с локтя. Сжав зубы, достаю осколок, который впился в мою кожу и поспешно обматываю руку оставшейся чистой белой тканью.

Сползаю с кровати снова, чувствуя боль в левой руке от наручников, и скидываю осколки от бутылки на пол. Нахожу из всех самый большой и сажусь в угол кровати, мысленно готовясь к его приходу.

Но ждать приходится не долго. Он появляется снова, меньше чем через три минуты. Я знаю, потому, чтобы более-менее успокоиться считала секунду за секундой. В этот раз поверх белой майки надета черная куртка с капюшоном. В его руке черное женское пальто и телефон. Я крепко сжимаю в руке осколок от бутылки и готовлюсь к нападению, но передумываю, так как он подозрительно на меня смотрит, стоя в дверях.

Я кладу осколок на кровать, в надежде взять его позже, но он с шумом проваливается в дыру между кроватью и стеной, упав на пол. Том прислушивается к звуку, но будто вновь не придает этому особого значения. Он сосредотачивается на невинных вещах или действиях, но пропускает мимо себя действительную угрозу.