Шрифт:
Дедушка нежно любил свою внучку, и она платила ему тем же. Он до самой смерти оставался ее добрым другом. Когда сватовство Пушкина было холодно встречено родными, Наталья Николаевна писала Афанасию Николаевичу:
Сего 5 майя 1830 года. Любезный Дедушка! Узнав через Золотарева сомнения ваши, спешу опровергнуть оные и уверить вас, что все то, что сделала Маминька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нем внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный Дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма и что вы согласитесь составить мое щастие, целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша
Н а т а л ь я Г о н ч а р о в а.И второе письмо.
Сего 2 майя 1830 года. Любезный Дедушка! Позвольте принесть вам мою. усерднейшую благодарность за вновь оказанное вами мне благодеяние. Никогда не сомневалась, любезный Дедушка, в вашем добром ко мне расположении и сей новый знак вашей ко мне милости возбуждает во мне живейшую признательность. Для дополнения щастия моего остается мне только, любезный Дедушка, просить вас о вашем родительском благословении…
Н а т а л ь я Г о н ч а р о в а.Письма ли подействовали, изменились ли какие-то обстоятельства, но Афанасий Николаевич благословил внучку и пригласил ее вместе с женихом в гости.
Вспомнился Наталье Николаевне и тот день, когда по желанию матери она возвратилась от дедушки в родную семью.
Была зима. Ее вынесли из возка, одетую в нарядную соболью шубку. Сбежались братья и сестры. Наташа испуганно смотрела на них и чуть было не расплакалась, когда мать, сердито сдвинув брови, сказала, сбрасывая с нее шубку, что дедушка зря приучил ее к такой роскоши.
Последний раз дедушку Афанасия Николаевича видела Наталья Николаевна, когда он приезжал на крестины ее старшей дочери Марии Пушкиной. В том же году он умер.
«Милый, милый дедушка!» – думает Наталья Николаевна, вспоминая его горячую привязанность к себе. Она прощает ему буйство молодости, разгульную жизнь зрелых лет. Она с нежностью представляет его сухую, сгорбленную фигуру, облысевшую, в венчике седых волос голову, сморщенное лицо, под старость ставшее совсем усохшим, и живые, нестарческие глаза.
Жизнь в Москве в доме Гончаровых была совсем другой, чем на Полотняном заводе. Никто уже не баловал Наташу, не выписывал ей из-за границы игрушек, не прислушивался к ее желаниям.
Дети жили в постоянном ожидании психических приступов отца. В буйном состоянии он был страшен. Мать хотела отправить его в больницу, но, когда с этой целью приезжали врачи, он, словно предчувствуя это, вел себя почти как нормальный человек.
Отец обычно обедал с семьей. Когда в обширной столовой был накрыт стол и все рассаживались по своим местам, за Николаем Афанасьевичем посылали горничную.
Наталья Николаевна помнила, как однажды отец увидел на столе забытый графин с водкой. К ужасу матери и прислуги, которые знали, что спиртного ему нельзя, он торопливо сделал несколько глотков прямо из графина, и тотчас же опьянение перешло в буйный приступ: схватив нож, он бросился на жену. Замирая от страха, сидели дети. Они не имели права выходить из-за стола без разрешения матери, которую боялись не меньше отца. И только когда та подала знак салфеткой, дети кинулись спасаться в мезонин, где была тяжелая дверь со щеколдой.
Мать всегда требовала от детей полного повиновения. С возрастом ухудшался и без того тяжелый характер Натальи Ивановны. Она становилась религиозной фанатичкой и деспотом. В доме, помимо гувернеров и гувернанток, жили странницы, монахини, набожные приживалки.
Наталье Николаевне на всю жизнь запомнилась странница Татьяна Ивановна – в черном одеянии, высокая, с мохнатыми мужскими бровями и такими маленькими глазками, что их не было видно, только злой огонек мелькал в ее припухших веках. Она постоянно следила за детьми, подслушивала их разговоры и доносила Наталье Ивановне.
Наталья Николаевна теперь уж не могла вспомнить, о каком ее проступке донесла матери Татьяна Ивановна. У детей была гувернантка Софья Павловна – ласковая, немолодая, настолько полная женщина, что казалась мягкой, и детям доставляло удовольствие дотронуться до нее, будто бы невзначай, пальцем. Дети любили Софью Павловну. И вот она-то с сочувствием сказала девочке, что ее немедленно требует к себе Наталья Ивановна. Наташа перепугалась до слез, долго крестилась у дверей маменькиного будуара. За какую-то незначительную провинность Наталья Ивановна отхлестала девочку по щекам. Было не больно, но до боли обидно…