Однако, в любом случае, телу нужна помощь, чтобы оно восстало из мертвых, ведь в каждом теле оставалась частица воли усопшего. Эта воля и охраняла вечный сон покойного, и некроманту, который вздумал вернуть кого-то из мира мертвых, даровав некое подобие новой жизни, эту самую волю нужно было сломить.

Если человека убили насильственной смертью, то воли в нем останется меньше, если вообще останется, так как человек вовсе не собирался умирать, не готовил себя к этой мысли. Такого, порой, и поднимать было не нужно, он мог восстать и сам, если при его похоронах не было соблюдено никаких ритуалов. Другое дело самоубийцы, этих поднять мог лишь самый искусный некромант, но зато самые агрессивные покойнички получались именно из тех, кто свершал суицид.

Погосты же могли баламутить и ведьмы, и колдуны, желающие насолить местному населению или просто из вредности. Как именно это делалось, Паша не знал. Впрочем, и о том, как этому противодействовать, он имел весьма смутное понятие. Знал лишь, что на погосте наверняка будет оставлен какой-либо амулет или его подобие, оно-то и оказывает неблагоприятное воздействие на мирно спящее население кладбища. Во избежание подобных инцидентов покойников либо жгли сразу, либо над погостом проводились определенные манипуляции. Как понял Паша, тут этим занимался священник, которого упомянул трактирщик.

Зато Паша знал, как победить в бою восставшего из могилы. Приписываемые восставшим кадаврам свойства были лишь сказками, они не были ни сильнее, ни быстрее обычного человека, скорее наоборот. Вот боли они действительно не чувствовали, так как нервные окончания в них давно умерли. Не обладали они и разумом, так что можно было спокойно изрубить покойника, сжечь или же убрать поддерживающие вторую жизнь чары.

Таким образом, Паша собирался извлечь из погоста раздражитель, а если это не удастся, то просто убраться оттуда подальше. Заодно можно было бы обрести неплохую легенду, замаскировавшись под странствующего охотника на нечисть.

«Но это если все получится. Еще и лицензия какая-то нужна, где мне ее взять-то?»: раздумывал Паша в пути. Эльфа в свои планы он пока не посвящал, но тот сам отчего-то выглядел напряженным, и, видимо, совсем не желал оставаться в блаженном неведении:

– Что-то случилось? Куда мы едем?

– Ничего особенного, – усмехнулся Паша.

Эльф явно не удовлетворился ответом, и расспросов не оставил. Тогда Паша подробно рассказал ему, куда и зачем они едут. При этом он старался выглядеть как можно более уверенным в успешности планируемого мероприятия. Рассказывал он все спокойно, будто всю жизнь только и занимался тем, что успокаивал погосты да рубил мертвяков. И эльф поверил ему, проникся Пашиной убедительностью и даже не стал ныть и дрожать, к большому удивлению Павла. Как оказалось, эльф имел дело с покойниками еще в своей родной деревне. Непосредственного участия в борьбе с ними он не принимал, но хорошо знал основные методы борьбы с неупокоенными.

До кладбища они добрались в половине пятого, солнце, уже слегка клонившееся к западу, укрылось за невесть откуда взявшимися тучами и тускло освещало поверхность земли. Пения птиц не было слышно вовсе, как не было видно и иных путников поблизости. Казалось, не было в окрестностях и животных, все будто замерло в вязкой тишине, ожидая чего-то, что должно было вот-вот произойти.

Путники сходили с основного тракта в нескольких километрах от этого места, страшась молвы о неспокойном кладбище. Страшно было и Паше, хоть он и старался успокоить себя знаниями, полученными от Ивана и книг. «Они просто кучи мертвого мяса, главная опасность – трупный яд»: успокаивал он себя, но удавалось ему это плохо, все-таки совсем не бояться встречи с мертвецами он не мог. Это был естественный страх перед неизведанным и неестественным. Зато эльф, которого Паша считал трусом, никаких признаков страха не проявлял, даже наоборот, подбадривал Пашу.

– Никого не видать, спят они все, мы кладбище очистим и все, – радостно декламировал он.

Но Паша его настроения не разделял. Уже спешенными они наткнулись на следы крови на чуть примятой траве. Свежие, практически не запекшиеся.

«Не спят…»: пронеслось у Паши в голове. Он и сам не заметил, как достал меч из ножен, а его примеру последовал и эльф, бесполезный в перестрелках с мертвецами лук он оставил на коне. А самих коней, храпящих и постоянно пятящихся, пришлось привязать к одинокой березке чуть поодаль. Рискованно, но другого выхода не было.

Следы вели прямо за шаткий низенький заборчик, определявший границы кладбища, и уводили вглубь через пролом в ограде.

Разверзнутых могил к Пашиной радости было совсем немного, около трех за весь путь до середины кладбища. Шли они с эльфом осторожно, постоянно озираясь, но вокруг было тихо и только следы от протащенного недавно тела говорили, что все здесь не так хорошо, как хотелось бы.

По следам Павел понял, что весил убитый порядочно, скорее всего ввиду наличия доспехов, оставляющих характерные борозды на земле. Отчего-то вспомнились три всадника, гостивших в трактире. Не зря.

Труп самого молчаливого из них лежал в нескольких метрах от Павла. Он узнал его по синим штанам и золотистой гравировке на панцире. Лицо его было изъедено, распотрошено до костей, обглоданы были и руки. При чем ели жадно, стараясь не оставить и клочка плоти. На измазанном землей и кровью панцире виднелись вмятины, то ли от когтей, то ли от зубов. Но снять доспехи мертвецы не догадались и обглодали лишь то, что не было скрыто под сталью.

« Хорошо не чувствовать боли и так железяки кусать»: подумал Паша и пошел дальше, труп был зрелищем не из приятных.