Джарвис фыркнул. Его собственная жена, леди Аннабель, за годы брака проявила множество недостатков, однако на сегодняшний день самым непростительным ее изъяном была неспособность обеспечить супруга здоровым наследником мужского пола. Претерпев множество выкидышей и мертворождений, баронесса смогла подарить ему всего лишь двоих детей: неутешительно болезненного и идеалистичного сына по имени Дэвид, безвременно обретшего могилу на дне моря, и дочь Геро.

Рослая, крепкая, блистательно умная, Геро была именно тем ребенком, который порадовал бы отца, родись она мальчиком. Однако как дочь она оказалась далека от удовлетворительного. Волевая, непростительно начитанная и опасно радикальная в своих взглядах, строптивица в раннем возрасте дала зарок не выходить замуж и посвятила годы череде шокирующих проектов, но тем не менее позволила этому ублюдку Девлину обрюхатить себя. Джарвис так и не понял, что же доподлинно произошло между ними, но, вопреки своему обыкновению, не испытывал никакого желания узнать больше, чем ему стало известно.

Сейчас двое мужчин с противоположных концов комнаты смотрели друг на друга, и воздух потрескивал от их обоюдной враждебности.

– Что вы можете рассказать об Армоне Вондрее? – поинтересовался Себастьян. – И не трудитесь притворяться, будто не знаете такого. Я видел вас вместе.

Пройдя к письменному столу, Джарвис удобно устроился за ним в кресле в стиле Людовика XIV, вытянул ноги, скрестив их в лодыжках, сложил руки на своем немаленьком животе и преувеличенно вздохнул:

– Уже занимаетесь смертью того молодого французского врача, да? Как там его звали?

– Дамион Пельтан.

– М-м. Услышав, что некоему ирландскому хирургу посчастливилось наткнуться на труп, я так и подумал, что вы сочтете себя обязанным сунуть туда свой нос.

– Что связывает вас с Вондреем?

– Ничего, что могло бы считаться вашим делом.

– Убийство Дамиона Пельтана превращает это дело в мое.

Лорд Джарвис обладал необыкновенно обаятельной улыбкой, долгие годы используемой для улещивания и обмана неосмотрительных собеседников.

Он и сейчас применил ее, хотя понимал, что не улестит, не обманет и не застанет Девлина врасплох.

– К счастью, расследование убийства Дамиона Пельтана уже изъято из неумелых рук властей Ист-Энда и передано на Боу-стрит – причем я имею в виду сэра Джеймса, главного магистрата, а не вашего доброго друга Генри Лавджоя. Посему, как видите, вам нет никакой нужды им заниматься.

Себастьян в свою очередь блеснул зубами в жесткой, неприятной ухмылке:

– Беспокоитесь, не правда ли?

– Отнюдь. Сэр Джеймс осознает всю деликатность ситуации.

– Действительно?

– Скажем так, он понимает достаточно, чтобы делать то, что должно.

– А именно?

– Никакого вскрытия не будет. Тело уже забрали из прозекторской доктора Гибсона и передали господину Вондрею для погребения.

– И на этом все?

– Полагаю, вы читаете газеты. Доктора Пельтана зверски убили уличные грабители. Регент выразил возмущение возросшей наглостью столичных преступников, и в скором времени будут приняты меры по очистке лондонских улиц от наиболее отпетых мерзавцев. Публика, имеющая обыкновение посещать повешения в Ньюгейте, в ближайшие месяцы получит неплохое развлечение.

Глаза Девлина сузились. Ни у кого другого барон не видел таких необыкновенных глаз: золотисто-янтарных, будто у тигра, со сверхъестественным, чуть ли не звериным блеском. По какой-то неясной причине он вдруг понадеялся, что его будущий внук – или внучка – не унаследует эту дьявольскую черту. И в очередной раз мысленно осыпал проклятиями дочь за то, что она смешала благородную кровь их рода с кровью незаконнорожденного.

– Армон Вондрей, должно быть, важная персона, – заметил Себастьян.

– Сам по себе? Отнюдь. Но то, за что он ратует, действительно чрезвычайно важно. Гораздо важнее, чем смерть какого-то докторишки. Если вы любите свою страну, Девлин, вы прислушаетесь ко мне и оставите это дело в покое.

– О, я люблю свою страну, будьте уверены. Однако мое видение будущего Британии и ваше зачастую абсолютно разнятся. – Виконт повернулся к двери. – Я передам Геро, что вы спрашивали о ней.

Джарвис резко поднялся.

– Я говорю совершенно серьезно. Не вмешивайтесь.

– Почему? – остановившись, оглянулся на тестя Себастьян. – Опасаетесь того, что я могу обнаружить?

Но Джарвис только покачал головой, неприязненно раздувая ноздри.

Генри Лавджой, невысокий, серьезный человечек с лысой макушкой и неестественно высоким голосом, являлся самым новым из трех постоянных магистратов на Боу-стрит. Себастьян знал, что когда-то сэр Генри был умеренно преуспевающим торговцем, пока смерть жены и дочери не побудила его посвятить жизнь чему-то, не относящемуся к собственной персоне. Магистрат редко заговаривал о прежних временах, о семье, которую потерял, или о суровой реформатской религии, принципами которой руководствовался. Во многих отношениях эти двое мужчин абсолютно разнились, однако не существовало человека, чьей принципиальностью и честностью Себастьян восхищался бы сильнее.