– Дамиона Пельтана убили отнюдь не грабители, и вам об этом известно.

– Вы столь уверены, милорд?

– Какой грабитель забирает сердце своей жертвы, но оставляет кошелек?

Лицо Вондрея резко вытянулось с выражением, похожим на ужас.

– Что вы сказали?!

– Вы слышали. – Себастьян всмотрелся в бледные, внезапно осунувшиеся черты собеседника. – Хотите убедить меня, будто вы не знали?

Француз дрожащей рукой отер губы.

– Нет. Меня не посвящали в подробности. То есть я видел тело в той ужасной секционной возле Тауэра. Я видел, что грудь была… Но сердце? Забрали?! – Он тяжело сглотнул. – Вы уверены?

– Это известие выбило вас из колеи. Почему?

– Господи Боже, а кого бы не выбило? В смысле… вырезать у человека сердце! Дикость! Дело рук безумца! Какое жестокое, опасное место этот ваш Лондон!

– Не спорю. Однако он гораздо благоприятнее для здоровья, чем Париж, скажем, в 1793 году. Вы не согласны?

– Те темные дни уже двадцать лет как в прошлом, – окаменела челюсть Вондрея.

– Двадцать лет – не такой уж долгий срок.

Подул ветер, погнал по улице сорванную театральную афишу и с внезапной, неожиданной отчетливостью донес до собеседников голос священника:

– Ambulabo coram Domino, in regione vivorum [17] …

– Кто желал бы поставить крест на возможности мирных переговоров между Наполеоном Бонапартом и британским правительством? – спросил Себастьян.

– Я не говорил…

– Хорошо, из уважения к вашей необычайной чувствительности к языковым тонкостям, я перефразирую вопрос: если бы между Парижем и Лондоном велись предварительные мирные переговоры, кто был бы заинтересован в их безвременном прекращении?

– Откровенно, monsieur? Перечислять можно до бесконечности. По моему опыту, тем, кому война приносит прибыль, никогда не бывает достаточно. Для них война – это благоприятные возможности, а не лишения и горе. В конце концов, их сыновья редко оказываются в безымянных могилах на чужой земле.

Себастьян всмотрелся в стоявшего перед ним дородного, успешного чиновника. Очевидно, Вондрей и сам извлек немалую выгоду из революции и последовавших за ней бесконечных войн. Но спросил только:

– У вас на примете есть кто-то конкретный?

Собеседник деланно улыбнулся.

– Наверняка вам лучше, чем мне, известно, кто из англичан наживается на войне, да?

– А из французов?

Вондрей покачал головой.

– Во Франции даже те, кто когда-то разбогател благодаря империи, понимают, что военные затраты последних двух десятилетий больше не окупаются. Мне кажется, французов, наиболее яростно возражающих против замирения Англии и Наполеона, следует искать на этом берегу Ла-Манша, а не на том.

– Имеете в виду роялистов?

– Эмигрантов, роялистов, Бурбонов. Здесь десятки тысяч моих бывших соотечественников. Большинство из них мечтают когда-нибудь вернуться на родину. И отомстить.

– Известно ли Бурбонам о вашем присутствии в Лондоне?

– Официально? Нет. Но мало кто из сторон этого конфликта не располагает собственными шпионами.

– Возможно ли, что за смертью Пельтана стоит граф Прованский?

– Граф Прованский? – Вондрей наморщил нос, отчего уголки его рта поползли вниз. – Самозваный Людовик XVIII болен, бездетен и не по годам немощен. По моему мнению, единственный, кто заслуживает внимания – это его младший брат, граф д’Артуа. Он, да еще племянница, герцогиня Ангулемская. Было бы ошибкой сбрасывать со счетов Марию-Терезу как полоумную. В конце концов, она – дочь Марии-Антуанетты. Я слышал, сам Наполеон назвал ее единственным мужчиной в семье Бурбонов.

– Он опасается принцессы?

– Я бы не заходил так далеко, чтобы утверждать, будто Наполеон ее опасается. Однако он не спускает с нее глаз. Определенно, не спускает. – Коснувшись полей своей шляпы, Вондрей кивнул: – Сударь…

Он уже поворачивался уходить, когда Девлин спросил:

– А вы, случайно, не знакомы с лордом Питером Рэдклиффом?

Француз медленно развернулся обратно лицом к виконту:

– Я знаю его достаточно хорошо, чтобы отличить от других. В вашем понимании это сойдет за знакомство? – Темные глазки неожиданно довольно блеснули. – Полагаю, вы заметили, что он тоже не остался на заупокойной службе?

– Зачем сыну герцога Линфорда посещать отпевание какого-то французского врача, прибывшего в Лондон всего три недели назад?

– По-моему, Рэдклифф женат на француженке. На какой-то давнишней знакомой Пельтана.

Себастьян знал леди Питер, поскольку та славилась редкостной красотой. Девушка приехала в Англию девять лет назад, когда у ее отца, уважаемого генерала Великой армии, случилась ссора с Наполеоном, вынудившая семью срочно покинуть Францию. Но беглянка прибыла в Лондон отнюдь не нищей, поскольку генералу удалось скопить кругленькую сумму, предусмотрительно размещенную за границей. И почти половину своего состояния он оставил красавице-дочери.