Себастьян всмотрелся в пухлое, самодовольное лицо Бурбона. Монарха – пусть даже некоронованного – не назовешь в открытую лжецом.

– Неужели вы не узнали фамилию?

– Нет, я, конечно же, заметил сходство их фамилий, – толстые щеки дрогнули. – Однако понятия не имел, что они… Сын, вы сказали? Вот так интрига.

– Удивительное совпадение.

– Да-да, разумеется, разумеется.

– А вы случайно не знаете, для чего Дамион Пельтан приехал в Лондон?

Граф Прованский ответил неожиданно жестким взглядом. «Нет, – подумалось Себастьяну, – каким бы приветливым ни было его лицо и каким бы добродушным ни казалось поведение, нельзя забывать, что этот человек – внук Людовика XV, выросший среди великолепия и интриг французского двора».

– Откуда я могу это знать? Не все располагают такой сетью информаторов и шпионов, как, скажем, ваш тесть.

Себастьян заметил, как Амброз Лашапель со вздохом прикусил щеку. Даже если сам Людовик-Станислав и не заметил своей оплошности, его придворный явно понимал: патрон сей момент невольно сознался, что осведомлен о том, зачем Пельтан находился в Лондоне, раз счел его достойным внимания лорда Джарвиса.

– Расскажите мне о вашем племяннике, юном дофине, – попросил Себастьян.

Резкая смена темы повергла стареющего Бурбона в замешательство.

– О моем племяннике? А что тут рассказывать? Он был славным мальчуганом, всего семи лет от роду и пышущим здоровьем, когда его бросили в тюрьму.

– Что с ним там случилось?

Граф Прованский вздохнул.

– Поначалу ничего особенного. В течение нескольких месяцев после казни отца Луи-Шарлю позволяли оставаться с матерью, сестрой и тетей. Но однажды пришли стражники и увели его. Судя по всему, революционеры приказали тюремщикам истребить в ребенке малейшие проявления так называемой «королевской гордыни». – Пухлое лицо мучительно сжалось. – С ним обращались… ужасно.

– Когда он умер?

– Восьмого июня 1795 года.

– И Филипп-Жан Пельтан произвел вскрытие тела?

– Да, он был одним из врачей.

– А участвовали и другие?

– По-моему, двое или трое. Хотя Пельтан был единственным, кто видел мальчика за пару дней до смерти, когда был вызван в тюрьму, чтобы лечить его.

– И Пельтан опознал в умершем своего пациента?

– Mon Dieu. – Обычно безмятежные черты царственного толстяка затопила сердитая краска. – Надеюсь, вы не считаете все эти смехотворные старые сказки правдивыми?

– Какие сказки?

– Будто вы не знаете! Что дофин не умер в Тампле, что его выкрали из тюрьмы, подменив телом какого-то другого несчастного мальчика!

Живучесть легенды о том, что сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты на самом деле не погиб в заточении, представляла собой несомненный источник неловкости и досады для обоих его дядей и кузена, мечтавших когда-нибудь занять освободившийся трон. Себастьян промолчал, и граф Прованский добавил:

– Заклинаю вас всем святым, не говорите ни слова об этом моей племяннице. Вы не представляете, до какой степени подобные слухи расстраивают Марию-Терезу и сколько шарлатанов являлось к ней за эти годы, называясь именем ее давно потерянного брата. После одной из таких встреч она несколько дней болела.

Себастьян нахмурился.

– Так принцесса не видела брата после его смерти?

– Нет. Она и до смерти почти два года его не видела. Луи-Шарля вырвали из рук матери летом девяносто третьего. Они с Марией-Терезой больше так и не встретились.

– Странно, что революционеры не показали тело дофина сестре – хотя бы для того, чтобы рассеять любые сомнения в его участи раз и навсегда.

– Да уж, лучше бы показали, – буркнул граф Прованский, передвигая свой немалый вес в кресле. – Это избавило бы всех нас от множества хлопот.

– Вы уверены, что ваш племянник на самом деле мертв?

Себастьян ожидал вспышки негодования и пылкого отрицания малейшей возможности для дофина спастись. Вместо этого Людовик-Станислав моргнул, его глаза затуманились от наплыва чувств, а на внезапно постаревшей коже проступили пигментные пятна.

– Если он и впрямь каким-то чудом выжил – заметьте, я не говорю, что верю в это! Но если мой бедный племянник каким-то чудом спасся, он был бы не в состоянии стать королем, нести королевское бремя. То, что эти звери творили с ним в тюрьме… коротко говоря, это неизбежно сломило бы его как физически, так и морально.

– Что же они творили? – не отступал Себастьян.

К его удивлению, вмешался Амброз Лашапель.

– Вам лучше этого не знать, – мягко произнес он. – Поверьте мне, лучше не знать.

Резкий, колючий ветер хлестал прямо в лицо, когда Себастьян шагал по Сент-Джеймс-стрит в сторону Пикадилли. Плотнее натягивая шляпу, он заметил элегантную городскую карету с великолепно подобранными серыми в яблоках лошадьми, которая замедлила ход, поравнявшись с ним. На дверце красовался герб дома Джарвисов. Окно со щелчком опустилось.