— Послушайте, я имею вам что-то сказать. Я получил приглашение от своей сестры из Парижа навестить ее. Мы не виделись двадцать пять лет, я даже не знал, что она жива. Теперь я поеду повидать ее в Париж.

Поездки к родственникам за границу разрешались редко, оформление шло долго, но Шафран все-таки добился разрешения и поехал. По кооперативу ходили слухи:

— Вы слышали? Портной Шафран поехал в Париж.

— Неужели?! Портной — в Париж?

Их не удивляло, когда в Париж ездили писатели, но портной…

Вернувшись, Шафран по вечерам гулял с Павлом перед домом и рассказывал, как много всего повидал в Париже, какая там богатая и яркая жизнь. И каждый раз заканчивал свой рассказ одинаково и со вздохом:

— И что вы себе думаете? Когда я уезжал, на прощанье моя сестра и ее семья мне сказали: «Передай своим евреям в России, что они самые счастливые люди на земле, потому что они даже не знают, насколько плохо живут» [83] .

Пустота и показное благополучие жизни писателей были поверхностными, в то время как в недрах писательской среды уже бродили молодые силы, зрело недовольство, зачиналось движение диссидентов. В кооперативном доме поселились Григорий Свирский, Феликс Кандель, молодые Окуджава, Аксенов, Ахмадулина, Искандер и другие. Они не были избалованы привилегиями, в них бурлило желание обновить литературу, их имена связывали с надеждами на ее лучшее будущее. Для молодых писателей был основан журнал «Юность», «Новый мир» печатал смелые новые произведения. Еще теплились иллюзии, порожденные хрущевской оттепелью. Но пробиваться через консерватизм литературных бюрократов и бетонную стену цензуры литературной молодежи шестидесятых было очень тяжело. В редколлегиях журналов и издательств заседали маститые писатели, старая гвардия, навечно впитав принцип социалистического реализма, они презрительно называли новое поколение «стилягами» и «антисоветчиками» и тормозили их вхождение в литературу.

С заселением писателей в кооперативные дома прибавилось забот и у районного отделения милиции. Возле дома ежедневно прогуливался участковый милиционер капитан Семушкин. Следил он за всеми, но были у него для наблюдений и избранные жильцы. Одним из них был Костя Богатырев, талантливый переводчик.

Костя, дружелюбный, слегка рассеянный, в очках с толстыми линзами, был дружен с академиком Андреем Сахаровым, известным правозащитником. Нередко Костино имя звучало в передачах «Голоса Америки» и Би-би-си: «…по сведениям, полученным от переводчика Богатырева…», «как рассказал переводчик Богатырев…» Его упоминали в передачах о рукописях русских писателей, попавших на Запад. В квартире у Кости бывали приезжавшие «оттуда» писатели, он переводил их произведения. Бывал у него и немецкий писатель, нобелевский лауреат Генрих Белль. Когда к Косте приезжали такие люди, за углом дома всегда дежурила «Волга» с агентами КГБ, они следили за посетителями. И возле подъезда топтался капитан Семушкин — был начеку.

В 1960-ые годы получили распространение первые советские магнитофоны — большие тяжелые ящики с крутящимися кассетами, бобинами. Стоили они дорого, но стали новым развлечением интеллигенции. В Европе, Америке и Японии производили более совершенные портативные «маги». Их все чаще привозили из заграничных поездок, они были мечтой многих, особенно молодежи. И вскоре в городах начался разгул «магнитофониздата», люди записывали запрещенные песни трех певцов-поэтов — Александра Галича, Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого. Эти песни называли авторскими, или бардовскими. В них было много острой критики в адрес режима и консервативных, устаревших традиций. По радио их не передавали, на пластинках не выпускали, и бардам долго не давали выступать перед публикой. Но люди переписывали их песни на магнитофонные ленты тысячи раз и слушали чуть ли не во всех квартирах по всей стране.

Эти песни распространялись все больше и играли важную роль в возникновении массового инакомыслия. Людям нравилась острая, тонкая и злая сатира на советскую жизнь. У каждого барда был свой стиль творчества и исполнения.

Галич, человек саркастического ума, драматург-сатирик, пел красивым баритоном, его песни — насмешка интеллигента над недостатками, отсталостью и трусостью общества:

Булат Окуджава, сын расстрелянного отца-коммуниста и арестованной коммунистки-матери, прожил тяжелую жизнь, но оставался человеком мягким, приветливым, дружелюбным. Он жил в кооперативном писательском доме, среди жильцов многие были его приятелями. Они часто засиживались на квартире Василия Аксенова, на первом этаже, и оттуда раздавался приятный мягкий тенор Окуджавы, он охотно пел свои песни под гитару. Это был больше лирический поэт, чем сатирик. Сатиры в его песнях не много, но много острых поэтических аллегорий, высмеивающих трусливое, вялое общество. Тонкими намеками они пробуждали мысли людей.

Очень популярным стал Владимир Высоцкий, актер Театра на Таганке, обладатель хриплого баса пропойцы или беглого каторжника. Он и пел свои песни от лица заключенных, шоферов, боксеров, обычных людей, и это очень импонировало основной массе народа, особенно молодежи. Высоцкий вкладывал в исполнение интонационный талант актера, искусно имитируя разные стили речи. Тексты его песен были направлены против несуразицы и хамства, а нарочито-грубая, разговорная манера исполнения делала их более понятными и абсолютно родными.