Шрифт:
— Ты заманил меня, чтобы изнасиловать, — сказала она.
— Не сердись. Я давно хотел тебя. Когда ты проходила мимо, я смотрел на тебя, и мне так тебя хотелось, что от возбуждения голова кружилась. Я не мог избавиться от желания.
— А меня ты спросил, чувствовала ли я такое желание?
— Ну, не сердись. Я думал, нам обоим будет приятно.
— Я сержусь на себя, зачем я, дура, поехала с тобой?
— Но ведь тебе тоже было хорошо со мной? Ведь было?..
Она видела, что он расстроился, и немного смягчилась:
— Ну да, было, конечно. Ты заставил меня насильно.
— Я думал, что ты тоже хочешь.
— Ты, значит, думал о моих желаниях…
— Ну, да, ты ведь одна, без мужа.
— Ах, вот оно что! Да, без мужа. Поэтому ты заставил меня? Думал, что я легкая жертва? Да, я мучаюсь одна, как все одинокие женщины. Но мне стыдно, что меня изнасиловали. Теперь ты будешь хвастаться другим: «Я ее трахнул». Будешь ведь?
— Не буду… — У Евсея было такое жалобное выражение лица, что Лиля невольно улыбнулась.
— Обещай, что никому об этом не скажешь. Обещаешь?
Он обнял ее и опять приник к ней, зажал рот поцелуем:
— Обещаю, обещаю, обещаю… Можно мне исправить свою вину?
На этот раз она не сопротивлялась.
66. Диссидентка Аня Альтман
Самые большие перемены Лиля нашла в Ане Альтман: из тихого, молчаливого и безобидного существа, каковым она была в студенческие годы, Аня превратилась в энергичную, смелую и решительную женщину. Теперь она громким командным голосом оспаривала в разговорах, особенно на собраниях, все, что считала неправильным и несправедливым. Лиле она сказал так:
— Я стала борцом за справедливость. Три года отработала в Серпухове, вернулась в Москву, познакомилась с очень интересными людьми. Их называют диссидентами. И я стала диссиденткой.
Лиля поразилась:
— Аня, кто это, диссиденты? Я раньше не слышала о них ничего.
— Диссиденты — это люди, несогласные с общественными порядками, инакомыслящие, правозащитники. Мы за открытую печать, мы протестуем против цензуры, против репрессий и арестов за критику режима. Мы боремся против трех принципов советского социализма: ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не говорить. Я хочу все видеть, все слышать и обо всем говорить, и говорить громко.
— Вы идете против государства?
— Не против, но мы добиваемся справедливости в государственном строе. Наше движение только зарождается, но в нем уже лидируют группы еврейских интеллигентов. Мы боремся еще и против антисемитизма.
— Аня, но это же опасно, за это могут арестовать.
— Могут. К этому надо быть готовым.
— Аня, а как это произошло с тобой, что случилось?
— Что произошло? — Аня нахмурилась, опустила голову. — Я не люблю вспоминать, но скажу тебе. Помнишь, после окончания института распределительная комиссия посылала меня работать в Магадан, но потом поменяли назначение на Серпухов?
— Да, я помню. Ты расстраивалась, мы не понимали, почему ты с нами не встречалась.
— От стыда и обиды. Та сволочь, замминистра Виноградов, изнасиловал меня в своем кабинете, а потом переписал направление.
Лиля вспомнила свой эпизод с Евсеем. Это, конечно, не то же самое, но она хорошо представила, как горько было бедной Ане. А та продолжала:
— Тогда я никому не могла об этом сказать, мне было больно и стыдно. Я и теперь рассказываю тебе только как близкой подруге. А знаешь, почему он посмел сделать это со мной? Потому, что я была беззащитная еврейка. Да, да, он не боялся, что я пожалуюсь, расскажу, еврейке никто бы не поверил. Я так страдала! Но я поклялась себе, что отомщу ему и буду бороться со всеми антисемитами. Чего им бояться, этим антисемитам? На стороне евреев нет законов, а у них поддержка миллионов других антисемитов.
— Но из-за этой борьбы за справедливость тебя все-таки могут выслать в тот же Магадан.
— Очень может быть. Тогда мне было страшно уезжать туда, но теперь я к этому готова.
Как-то раз Аня отвела Лилю в сторонку и тихо сказала:
— Мне надо срочно съездить в Ленинград, а у меня дежурство в приемном. Сможешь меня заменить? А я возьму твое, когда вернусь.
Они сверили дни по расписанию и поменялись дежурствами. Лиля поинтересовалась:
— Зачем так срочно в Ленинград, любовник позвал?
— Нет, — усмехнулась Аня, — любовник у меня в Москве. Там совсем другое, затевают суд над одним молодым поэтом. Моя знакомая хочет записать протокол суда для самиздата, а я буду ей помогать.
— Какой поэт, тоже диссидент? — спросила Лиля.
— Нет, он не диссидент, просто талантливый еврейский парень Иосиф Бродский. Пишет хорошие стихи, а его за это собрались судить.
— Он действительно хороший поэт?
— Сама не знаю. Говорят, что Анна Ахматова считает его большим талантом.