Ф. Буббайр. Совесть, диссидентство и реформы в Советской России. М.: РОССПЭН, 2010.

Отстранение Н. С. Хрущёва в октябре 1964 г. от власти позитивно сказалось на положении Русской Православной Церкви: прекратились грубые демарши официальных идеологов и пропагандистов атеизма, ослаб жесткий контроль за совершением обрядов, резко выросло число треб. Смягчение государственной политики в отношении Церкви было продемонстрировано правительством буквально через несколько дней после октябрьского пленума ЦК КПСС: 19 октября митрополит Никодим (Ротов) и епископ Питирим (Нечаев) стали официальными участниками правительственного приема в честь запуска в космос корабля «Восход». Вскоре, в январе 1965 г., Президиум Верховного Совета СССР принял постановление «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих», результатом чего стало освобождение и реабилитация ранее осужденных священнослужителей и мирян. Тогда же были остановлены две антирелигиозные серии: «Ежегодник музея истории религии и атеизма» и «Проблемы истории религии и атеизма». Кроме того, в феврале 1965 г. председатель Совета Министров СССР Косыгин отправил в адрес Алексия (Симанского) поздравительную телеграмму по случаю 20-летия избрания его на патриарший престол.

Однако все это не значило, что стратегические цели коммунистического руководства в отношении религии претерпели какие-либо изменения. Атеистическая направленность курса идеологической машины СССР и далее оставалась неизменной. Со второй половины 1960-х гг. возрастает влияние Совета по делам религий при Совете Министров СССР, с 1960 по 1984 г. возглавлявшегося В. А. Куроедовым. Именно тогда Совет постепенно стал выходить из-под влияния КГБ, все более ориентируясь на ЦК КПСС. С конца 1965 г. именно на Совет было возложено проведение церковной политики в СССР. По словам чиновника, работавшего в Совете, анализируя церковно-государственные отношения брежневской эпохи, возможно «говорить о «возрождении» системы дореволюционного обер-прокурорства: ни один мало-мальски важный вопрос деятельности религиозных организаций не мог быть решен без участия Совета по делам религий. Но одновременно сам Совет действовал в тех рамках, какие определяли ему высшие партийные и государственные органы». Со сказанным можно согласиться только с одной оговоркой: обер-прокуроры Св. Синода, даже если и были людьми малоцерковными (что случалось и в XVIII и в XIX в.), все же считались личными представителями православного Императора в Церкви. Задачей обер-прокурора была защита Православной Церкви «от враждебных на нее поползновений». В СССР государство было антирелигиозно по своей сути и Совет защищал режим «от поползновений церковников».

Подобная ситуация не могла не волновать тех верующих, кто задумывался над парадоксальным положением Церкви в Советском Союзе. Так, в июне 1966 г. с открытым письмом к Патриарху Алексию I обратились православные Вятской епархии, обращавшие внимание Первосвятителя на нарушение заповеди отдавать кесарю – кесарево, а Божие – Богу (Мф., 22, 21). «В нарушение этой заповеди, – говорилось в письме, – первые иерархи Церкви, возлюбив человеческую славу и богатство, стали на погибельный путь рабского подчинения всем незаконным распоряжениям Совета, направленным на разрушение Церкви и искоренение христианской веры в нашей стране! Практическая деятельность Патриархии, начиная с 1960 г., была направлена на то, чтобы сделать всех епископов и священников послушным орудием в руках власть имущих атеистов». Подобные заявления, публиковавшиеся на Западе, замалчивались в СССР. Патриарх христианам Вятской епархии не ответил.

Впрочем, дело было не в ответе вопрошавшим: система, в основание которой первые камни положил Патриарх Сергий (Страгородский), развивалась по своим правилам. Председатель Совета по делам религий В. А. Куроедов без стеснения заявлял, что на всех этапах социалистического строительства в СССР политика государства в отношении религии и Церкви преследовала главную цель – объединение советского общества для решения социально-экономических и политических проблем коммунистического строительства! Получалось, что верующие активно участвовали в построении того общества, в котором, согласно программным партийным документам, места для них не предусматривалось.

В официальных церковных выступлениях всегда подчеркивался секулярный характер советского общества, но при этом отмечалась его положительная секулярность, «ибо в нем наблюдается развитие не простого материального секуляризма, но такого, в котором исключительно важное значение имеет развитие духовных сторон человеческой личности, ее нравственной чистоты и полной готовности служить и помогать другим» (Патриарх Алексий I). Т. е. социалистическое общество живет по евангельским заповедям. Основные задачи в этой жизни у верующих и атеистов, по словам православных деятелей, не расходятся. Поэтому верующие не имеют другого мнения, чем их неверующие сограждане и в вопросах о войне и мире, и в деле построения наиболее справедливого общества. Отличие лишь в понимании вечного бытия.

Подобные заявления продолжали звучать и после кончины Патриарха Алексия I и избрания Поместным собором 1971 г. нового предстоятеля Русской Православной Церкви – митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена (Извекова; 1910–1990). Собор, 2 июня избравший нового Патриарха, был самым представительным церковным собранием с 1945 г., когда на Поместном Соборе был избран Патриархом Алексий (Симанский). На соборе присутствовало 236 делегатов, среди которых было 75 архиереев, 85 клириков и 78 мирян.

Помимо избрания Патриарха, собор принял историческое решение «Об отмене клятв на старые обряды и на придерживающихся их», что было шагом к примирению со старообрядцами (хотя раскол Церкви этим актом преодолеть оказалось невозможно). В конце заседаний собора произошел символический эпизод, характеризовавший отношение советских атеистических властей к религии и Церкви в СССР: участники и гости собора были приглашены в Большой театр, где шла Пушкинская «Сказка о попе и работнике его Балде». Участники вынуждены были стерпеть этот антицерковный пасквиль и наблюдать преуспевающего над священником Балду, опасаясь, что их уход может быть истолкован как проявление нелояльности – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Театр покинули лишь Грузинский Патриарх Ефрем II и митрополит Японский Владимир.

Избранный Собором Патриарх считался «консерватором», однако этот консерватизм правильнее назвать «традиционализмом». У него была большая практика церковной жизни, но яркой политической фигурой Пимен не был. По словам знавших его лиц, Патриарх был архиереем, из рамок своих обычных дел не выходившим. Вплоть до своей кончины осенью 1978 г. наиболее влиятельным церковным политиком оставался митрополит Никодим, награжденный правом совершения богослужения с преднесением креста, т. е. «по-патриарши».