Отвали, отвали, отвали. Слишком много «отвали».

Незадолго до сегодняшнего дня Белинда уже знала, что они разойдутся. Они потеряли что-то важное – соединяющую их нить. Она не знала, какие именно слова прозвучат в конце и когда. Кто их скажет – он, она? Сказал он – жестокие, обидные, болезненные.

Интересно, а она красивая – его новая пассия? Большую ли квартиру он купил? В каком районе?

Мысли текли, и остановить их было невозможно. Темный потолок, занавешенный оконный проем, черный прямоугольник выключенного телевизора; несмотря на усталость, сон не шел – с новой силой заметались в голове страхи: а если он уже обнаружил пропажу? Администратор выдаст ее, не задумываясь, – Джордан умеет быть обаятельным и убедительно врать. Баба в магазине тоже ее запомнила…

Давила стенами незнакомая и неуютная комната. Давило ощущение отеля – холодного чужого дома с рядом дверей и похожих друг на друга, как две капли воды, номеров. Здесь было противно жить – на данном этапе ей было бы противно жить везде…

– Это внутри, Лин… Ты сама виновата. Ты сама совершила то, от чего теперь бежишь. Он все еще мог бы быть твоим, если бы ты больше молчала, чаще поддерживала его и улыбалась.

Но она не могла улыбаться: улыбаться означало наступать себе на горло всякий раз, когда хотелось сказать гадость. Нет, не гадость – правду. В последние недели Килли не улыбался тоже – только когда выпьет. А пил он все чаще – дорогое вино, коньяки, портвейны. Он почти что сделался алкоголиком, но она терпела, потому что пьяный он вдруг делался добрым и как будто снова любил ее.

– Дура. Ты всегда была полной дурой – верила его лживым словам, но не верила собственному сердцу.

– Заткнись.

– Я-то заткнусь. Только ситуацию уже не исправить.

– Тогда какого хрена меня теперь пилить? – вопрошала она внутреннего ментора, постоянно изводившего ее упреками.

– Если сейчас не пилить, ты так дурой и останешься…

– Что ты пилишь? За что?

– Потому что все могло быть иначе…

Могло… Могло… Могло. Белинду начинали душить слезы.

– Ты сама виновата.

– Уже слышала.

– Дура…

Сраный подселенец в ее голове вновь принялся за любимую работу – изводить, насиловать логичными доводами, упрекать. Сколько же можно? Зачем? Как остановить мысли? Она не виновата, не виновата, не виновата… это все Килли!

– Конечно, на другого проще свалить…

Лежа в холодной постели, не способная ни заснуть, ни остановить поток изъедающих душу мыслей, Белинда накрыла голову подушкой и зажмурилась.

Хватит. Хватит! Хватит!!!

Снаружи молчал город Ринт-Крук. Снаружи монотонно капало.

Это случилось в два… в три ночи?

Она не слышала ни того, как снаружи подъехала машина, ни того, как отошел в сторону хлипкий язычок дверного замка, – измотанная, слишком крепко заснула. А проснулась уже тогда, когда в темноте с нее вдруг резко сорвали одеяло, дернули за плечо, стащили за руку на пол, а после сразу же ударили по лицу – Белинда вскрикнула, осела, почти мгновенно ослепла от боли.

– Думала удрать, сучка?

Килли!

Ее сразу же начали пинать. Она стояла на четвереньках возле кровати, хрипела, сипела и, чтобы не распластаться по полу, силилась держаться, опираясь на ладони. А удары сыпались один за другим – по голове, по ребрам, по бедрам, коленям, в живот – страшные и без перерыва.

– Деньги мои присвоила, тварь? Решила, что и тебе причитается, Лин? А вот и нет! Нет, слышишь, тварь? Ни цента тебе не причитается!

Белинду тошнило от ужаса. Килли был не просто пьян – он был не в себе. В комнате находился кто-то еще, но она не видела, кто именно, – его друзья? Перед глазами плавали пятна, в голове расцветали адские маки, от каждого нового пинка желудок превращался в камень и грозил вывернуть скудный ужин на ковер; из носа полилась кровь.

Только бы не сломал что-нибудь… Ребра, зубы…

– Видали, как побрилась? И раньше была не красавица, а теперь так вообще… тьфу!

Джордан в свете ночника разглядывал и грубо вертел ее стриженую голову, насмехался прямо в ухо.

– Думала, не разгляжу на камерах? Не узнаю? И не разглядел бы сразу, но ты прокололась, сучка. Ты, как всегда, прокололась – ты позвонила Кони! Полагала, не отслежу чужой телефон? Дура! Дура! Ты всегда была дурой!

И ее вновь принялись пинать – поплыла перед глазами комната.

Он был пьян, он был зол, он жаждал ее крови, а потом бил не для мести, а на убой. Не способная более ни слышать насмешки, ни даже толком различать интонации голоса, Лин молилась только об одном – лишь бы не убили. Ей не хочется, совсем не хочется закончить жизнь в этом номере, лежа в луже собственной, въевшейся в выцветший ковер крови. Не здесь, не в Ринт-Круке, не сейчас…

Только не убей, не убей…

– И еще и потратить часть успела…

При каждом касании носка его ботинка Белинда мысленно визжала от ужаса, ожидая, что сейчас – вот прямо сейчас – внутри треснет и вопьется в плоть одна из костей… И тогда все – внутреннее кровотечение, тогда она не сможет двигаться, тогда навсегда, быть может, останется калекой. Холодно. Ей почему-то становилось все холоднее – открыта дверь? Воображение играло с ней злую шутку – это все не с ней, это сон, ужасный сон… Вот только во сне не бывает так больно, она бы давно уже проснулась. И тогда в мозг заново врывалась реальность – ее нашли, догнали, ее сейчас убьют.