– Росинка, я виноват, - покаялся Арден совершенно невиноватым, а напротив, счастливым и довольным голосом.
– Это все инстинкты.

Она повозилась на нем, устраиваясь таким образом, что бы и лежать было удобно, и видеть его.

– Напротив. Я никогда не была так разумна, как сегодня, - ответила убежденно.
– Я все обдумала спокойно и беспристрастно. Зачем нам ждать?

– Росинка, я люблю тебя.

– И я люблю тебя. Так ты скажешь мне, зачем мы должны были подождать?

– Я совершенно точно помню, что мы должны были ждать и абсолютно не помню, почему...

– Мы вспоминать будем или..?

Он молча ответил, и стало понятно, что он выбрал.

Они вернулись домой поздно, растрепанные и счастливые. Лавена открыла было рот, но муж твердо взял ее за локоть и увел. Молодые сидели на крыльце, обнявшись, и молчали.

В доме родители разыгрывали пантомиму 'Они все-таки не удержались и что теперь нам с ними делать?!'. Потом тоже сели и молча же повздыхали.

– Росинта, Арден! Ужинать идите. Мы не садились, вас ждали, - фальшивым голосом позвала Лавена.

Дети согласно покивали и продолжили сидеть. Вышел Адэйр и выразительно покхекал. Сомнамбулы очнулись и пошли ужинать.

За ужином Рыська с женихом не сразу, но разглядели вытянутые лица старших Фаррелов, и отчего-то на них напал беспричинный смех. Они сначала давились в салфетки и хихикали, потом не выдержали и захохотали открыто и заразительно. Родители смотрели как львы на кованых воротах королевского дворца, оборотень не выдержал первым, потом подхватила фарга. Смеялись, вытирая слезы и хрюкая.

– А я говорил, больше трех лет не протерпят! Моя порода!
– отсмеявшись, загордился Адэйр.

– Ой ли?!
– по-прежнему не согласилась Лавена.

Разошлись по спальням, Арден и Рысена целомудренно расстались на ее пороге. Она захлопнула дверь и закрыла задвижку, он спокойно отправился к себе. Родители понимающе хмыкнули и удалились.

Рыся тем временем подскочила к окошку, отдернула штору и распахнула окно. Вместе с летней ночью в окно влез Арден.

– А если понесет?
– потребовала у мужа ответа Лавена, расчесывая на ночь косы.
– Ему еще служить, ей доучиваться!

– Эка важность!
– отвечал развалившийся на постели Адэйр.
– Привезут котят в корзинке, да и все дела. Воспитаем!

– А все-таки тревожно мне. Что ее родители-то скажут? Мы на вас надеялись, а вы?

– Да что им говорить-то? Они их вдвоем не видели, что ли? Это же костер да солома! Отпустили же.

– Как думаешь, он у нее?
– ложась рядом с мужем, спросила фарга.

– А то как же! Помакали ложку в мед, да горшок спрятали? Нет уж, теперь пока...
– Лавена перебила мужа, прыснула, видимо, представив ...горшок и ложку.

– Жена! Я чую, мы мед-то тоже не доели, - Адэйр погладил жену по жаркому боку.

– Был на донышке... Если поскрести...
– она обняла его, задыхаясь от смеха.

Несколько дней назад. На взморье.

– Мель, ты ведь знаешь травы, что бы не забеременеть? Научишь меня?

На просьбу Росинты Мель нахмурилась.

– Рыська, ты что?! Совсем плохо?
– встревоженно переспросила.

Росинта, отказываясь, покачала головой, огорченно опустила плечи. Заговорила быстро, горячо:

– Армель, я люблю его, люблю! Я не хочу поддаваться инстинктам, но и без них я...
– замолчала, спрятала лицо в ладони.

Мель сочувственно обняла, прижала к себе, успокаивающе зашептала:

– Я научу тебя, конечно. И пусть, что ты молодая, пусть! И мне было шестнадцать, когда мы с Весем... Все будет хорошо, Рысенька! Все хорошо!

Глава тридцать первая, на пасеке.

Утром Лавена и Адэйр известили сына и невестку, что заболела тетушка Глори, а поскольку ей требуется постельный режим и постоянный уход, они немедленно отбывают лечить и заботиться, надолго. Арден был очень умным молодым оборотнем и не стал уточнять, что это за родственница, о которой он дотоле слыхом не слыхивал и каким загадочным образом родители узнали о ее тяжком состоянии, а горячо посочувствовал. Росинта в равной мере разделила всеобщую озабоченность. Стоило родителям направиться в сторону горизонта, молодежь бросила немытую после завтрака посуду и вернулась к исследованиям.

Пара прямо чувствовала, какой короткий месяц им достался, поэтому не сговариваясь решила проводить с пользой каждую минуту. Дел было за год не переделать, не то, что за месяц. Нацеловаться, что б хватило до следующего лета. Насмотреться, что бы тоскливыми одинокими ночами вспоминать каждый изгиб и впадинку. Долго трогать, касаться, скользить, что бы точно знать, где кончается бархатистость кожи и начинается шелк. Узнать, от чего прерывается дыхание и вырывается стон. Как заставить его рычать, а ее кричать. Короче, оба самоотверженно и с полной отдачей овладевали, экспериментировали и закрепляли результаты.