С любопытством слушал я Федю, но в столовую уже подходили люди, и шофер понизил голос, а потом и совсем замолк. Да и обед наш заканчивался.

Мы вместе вышли на улицу.

Очередь за пивом удвоилась, но порядка в ней стало больше. Лишь возле кабины грузовика люди толпились, а дальше — через дорогу к домам и вдоль домов до соседней улицы — стояли организованно. Пришли кто с чем — с бидончиками, с чайниками, с ведрами. А два парня даже приволокли с радости оцинкованный молочный бидон на сорок литров и цепко держались за его ручки.

Хотелось пить, и я на глазок прикинул очередь. Нет, придется, видно, идти в буфет Дома культуры и взять бутылку теплой воды с лохмотьями осадка на донышке. Но тут Федя предложил:

— Может, пивцом побалуемся, как смотришь, корреспондент?

— Так ведь до вечера увязнем в очереди.

— Ну, это не помеха. Все в аккурате сделаю, как надо, — похвалился он. — Так скидываемся?

Я дал ему рубль, и он ушел.

В дверях Дома культуры показался Василий Ильич. За ним я увидел Вяткина и еще кое-кого из местного начальства. Пропустив Лукина, они замешкались, устроив на мгновение толчею в дверях, потом из этой толчеи выделился председатель райисполкома, за ним вышли на воздух и остальные.

Василий Ильич отер вспотевшее лицо носовым платком. Он выглядел уставшим, щеки у него запали, а кончик носа заострился чуть ли не до кинжальной остроты.

Возле меня он попридержал шаг и вздохнул:

— Эх-хе-хе… Хоть выжимай всего, так взмок на этой трибуне, — он засмеялся и покосился на Вяткина. — А ради чего? Вся аудитория от меня разбежалась. Зря, выходит, старался.

Директор совхоза буркнул, вяло оправдываясь:

— Говорил же я ей, чтобы в перерыв торговала. А она — пиво прокиснет.

Лукин сощурил в усмешке глаза и сказал:

— Не умеем мы учитывать настроение масс. Верно ведь, Вяткин? Не учитываем мы настроение масс, а? Как думаешь?

Степан Алексеевич промолчал, не зная, что на это ответить, и с подозрением покосился на начальника управления: нет ли в его словах подвоха. А тот продолжал:

— Нам с тобой, Вяткин, эти бочки надо было поставить с самого утра у трибуны в зале…

— Вот посхлынет народ, и я распоряжусь, чтобы прекратили торговлю, — хмуро сказал директор совхоза.

А Василий Ильич продолжал, не обращая на него внимания:

— Еще бы не хватало бочки у трибуны поставить. Тогда бы корреспондент, — он кивнул на меня, — написал бы о нас с тобой, Вяткин, в газету, что мы-де проявили большие организаторские способности: сумели сочетать полезное с приятным. А теперь что напишет? Что мы с тобой народ на совещание за руку из очереди выводили?

— Так уж и за руку… — протянул директор совхоза и разозлился. — Ну и покажу же я ей…

— А может, просто не стоило бы проводить в такую жару совещание? — пожалел я Степана Алексеевича.

— Вот те раз. Как же это без совещания-то… — Василий Ильич с веселым недоумением развел руками, но тут же посерьезнел, посмотрел на безоблачное небо и покачал головой. — Кто ж мог знать, что такая жара будет? Мы это совещание еще полгода назад запланировали. Да и… Видите ли, если начистоту, главная наша цель — провести в этом совхозе показательные соревнования по стрижке овец беспривязным способом. А их никакая жара не сорвет. Со всей области сюда мастера стрижки съехались. Вот это интересно и очень важно.

Он пошел дальше и на ходу добавил с подкупающей искренностью:

— А совещание — что ж… Какие мероприятия у нас без совещаний проходят? Да и невредно лишний раз кое-какие установки напомнить. Верно?

— Возможно, и верно, — пожал я плечами.

Василий Ильич и остальные двинулись наискось через неширокую площадь к столовой, а меня окликнул Федя:

— Эй, корреспондент, пошли пиво пить.

Он повел меня вниз по улице, к мелководной степной речушке, ленивой змейкой ползущей мимо совхоза, вывел к редко стоящим у берега старым домам, не таким стандартным, как в центре, а с резными наличниками и разноцветными ставнями, громыхнул щеколдой одной из калиток, и мы двором прошли на зады огорода к невысокому срубу колодца у плетня.

Колодец был глубок и черен. Снизу, как из ледника, веяло холодом. Да это и был почти ледник. Вода в колодце поблескивала далеко в глубине, а над ней сахарно белел кольцом наросший на стенах лед. В воде лежало отяжеленное чем-то ведро. Федя закрутил ворот, он заскрипел, цепь подтянула ведро — в нем находился трехлитровый бидончик, вмиг запотевший, едва его вытащили из мрака колодца на солнце.

— Дружок у меня тут живет, — пояснил Федя, показывая на дом. — На автобазе работает.

Он пошарил в лопухах под плетнем и отыскал там кружку.