– Да будет врать.

– Ну, может не мильон, но банок двести съел. Сгущенка – супер-продукт, зря его не рекламируют по телевизору. Я бы тогда смотрел только рекламу со сгущенкой.

Данила замолчал, и я решил задать ему вопрос, который давно вертелся у меня на языке:

– А с чего ты решил что, дельфиненка звать Жмых?

– Как? – мой приятель, посмотрел на меня, как на бестолкового, – Мне кажется я дельфиний язык понимаю, он же сам так представился.

– Как представился?

– Ну так. Помнишь, когда он подплыл ко мне, он издал звук, «Тых… Пых…, Жмых». Я думаю он свое имя назвал. Я его немного подсократил и получилось – Жмых.

От возмущения я даже остановился. Неужели он думает, что его байки я приму за чистую монету, нашел дурака. Я решил осадить Данилу:

– Он не представлялся, он воздух вдыхал и выдыхал, а получилось «тых, пых, жмых».

Я думал, что мой дружок согласится со мной. Ведь так и было, когда дельфиненок втягивал воздух слышалось пыхтение с присвистом. Это какой же фантазией надо обладать, чтобы в обычном вдохе – выдохе, расслышать имя.

– Макс, ты примитивный человек, – невозмутимо продолжал дальше Данила, – сразу видно городской.

Я сразу оскорбился.

– И чем это городской, по сравнению с тобой примитивен?

– А ты не обидишься?

– Говори!

– Нет, ты сначала скажи, что не обидишься.

– Ладно, не обижусь, говори.

Данила стрельнул в меня плутоватыми глазами, мне показалось, что я уловил в них искорки смеха и стал развивать дискриминационную теорию.

– Чем отличается городской житель от сельского? – Данила сам задавал вопросы, и сам же на них отвечал. – Казалось бы ничем, а отличие есть, притом существенное. Сельский житель вырос на природе, кругом ласточки летают, пчелы гудят, зеленая трава-мурава, куда взгляд ни кинь, сплошная красота. Вот он с ней, с этой красотой напрямую общается, душа у него распахнется широко и поет.

А теперь возьмем тебя городского жителя. Ты проснулся утром и вышел на улицу, что ты видишь там?… Мусорные бачки видишь, и больше ничего. От помойки, сам понимаешь, Макс, возвышенные чувства не рождаются, во всю грудь не дышат, красотой ее не восхищаются.

– А при чем здесь дельфиненок?

– Как при чем? Если провести параллель между деревенской идиллией и городскими мусорными бачками все становится на место. Я слышу и вижу как дельфиненок представился и назвался Жмыхом, а ты видишь только как он пыхтит. Вот и вся разница. Городу Макс, до деревни, как свинье до турника, никогда вы нас не поймете.

– Где уж нам.

Хоть и обещался я не обижаться, но его лапотная, пахнущая навозом теория превосходства сельского жителя над городским вывела меня из равновесия. Я решил подковырнуть приятеля:

– Поешь ты конечно очень складно, особенно насчет птичек, только что-то я не слышал, что становятся великими поэтами и мудрецами от того, что пасут коз.

Удар был, что называется ниже пояса. Я намекал своему приятелю, на его основное занятие летом, пастушью долю. Данила и ухом не повел. Он только рассмеялся и ни к селу, ни к городу сказал:

– Что и требовалось доказать.

Я так и не понял, в чем правота его рассуждений и с досадой привел самый неотразимый аргумент:

– Дурак, ты Данила.

– А ты герой, на печке с кочергой.

– Дурак дураком ты и уши у тебя холодные.

Данила, довольный тем, что вывел меня из равновесия, не собирался обижаться.

За разговорами больше похожими на треп, мы не заметили, как прошли почти весь пляж. Наших нигде не было видно. Значит, Анна Николаевна с Настей уже ушли, после обеда они любят поспать.

Отель от пляжа был далековато, километрах в двух. Практически безлюдная дорога связующая море и жилой корпус отеля, тянется через лес, по дну глубокого ущелья. Она нас должна вывести в огромный ухоженный парк. В парке весь день исключительная тишина, нарушаемая только к вечеру танцевальными ритмами. Такое местонахождение отеля имело и свои преимущества, можно было в укромной аллее на скамеечке отдохнуть от городской суеты. По дороге навстречу только изредка попадались постояльцы отеля, идущие на пляж. Данила вежливо со всеми здоровался.

– Здрасте!

– Как вода? – слышалось в ответ.

– Теплая, как парное молоко, только соленая очень, – лицо моего приятеля было простодушно и невинно как у младенца.

Кое-кто, посмеиваясь, переспрашивал:

– А какой она должна быть?

– Как, а вы разве не знаете?

– Что не знаю?

– Какой вода должна быть!

– Знаю!

– А зачем тогда спрашиваете?

Одни улыбнувшись, шли дальше, другие начинали уточнять:

– Я про температуру спрашивал.

Данила останавливался посреди дороги и заводил долгий разговор: