На рейде лавировали два крупных фрегата, [37] каждый из которых был вооружен сорока пушками; время от времени они выходили в открытый океан, чтобы своевременно предупредить возможную вылазку флибустьеров, солидно обосновавшихся на острове Тарога, но всегда готовых к внезапному нападению на одинокий парусник, проявив при этом свою обычную храбрость.

Пиратство, принесшее столько зла испанцам, постепенно угасало, но его последние вожаки пользовались не меньшей известностью, чем Монбар, печально прославленный Пьер л’Олонэ, Ван Хорн, Лоран и Морган, [38] которые почти целое столетие заставляли дрожать и плакать гордую Испанию.

Риос и гасконец проделали проход в толпе наводнивших порт торговцев и судовладельцев и поднялись к центру города, где высились самые грандиозные дворцы панамской знати, в том числе и дворец маркиза де Монтелимара, слишком хорошо известный дону Баррехо. Добравшись до дворца, они расстались.

— Скажи своей сестре, что пусть она этим вечером приготовится к короткой встрече со мной, а потом мы долго не увидимся, — сказал гасконец. — Нужно позаботится о своих делах, tonnerre!..

— Хорошо, — просто ответил могучий кастилец и ушел со своей тележкой и монументальной бочкой, размер которой привлекал взгляды всех прохожих.

Дон Баррехо пересек несколько улиц, пока не вышел на обширную площадь, обрамленную красивейшими дворцами. Изо всех дверей выходили, чтобы сделать утренние покупки, повара, домашние слуги, подмастерья и прекрасные метиски.

Дон Баррехо расправил слегка седеющие усы, надвинул на лоб фетровую шляпу с пером, распахнул плащ, чтобы были видны его поблескивающая кираса и рукоятка огромной драгинассы, и принялся важно прогуливаться перед зданием, на фронтоне которого красовался герб маркизов де Монтелимаров: на золотом фоне — зеленая, словно спина ящерицы, гора, вырастающая из голубого моря.

— Подождем какую-нибудь курочку, — сказал сам себе гасконец. — Tonnerre!.. Да я еще красавчик!.. Если я завоевал сердце самой прекрасной трактирщицы Панамы, то могу еще произвести впечатление на какую-нибудь кухарку или служаночку.

Он прогуливался перед дворцом уже с четверть часа, нагловато поглядывая на алебардщиков, стоявших по бокам великолепной мраморной лестницы, когда из дома вышла очень красивая мулатка с горящими глазами и курчавыми черными волосами, легкая как птичка; через обнаженную пухлую ручку у нее была перекинута большая корзинка.

— Дождался я своего, — сказал гасконец. — Теперь попробую выловить рыбку.

В свое время дон Баррехо, несмотря на свои длиннющие ноги, был благодаря своей воинской профессии большим сердцеедом, поэтому он ничуть не сомневался в том, что доведет до нужной гавани свои планы. Увидев прекрасную мулатку, он ускорил шаг и, оказавшись за ее спиной, позвал:

— Эй!.. Эй!.. Куда так спешите, красотка?

Мулатка обернулась, посмотрела на гасконца, потом, словно зачарованная его военным видом или блеском его кирасы, ответила:

— На рынок, кабальеро.

— Зовите меня графом, потому что отец мой — испанский гранд.

— Хорошо, сеньор граф.

— Ты служишь у маркиза де Монтелимара? — спросил дон Баррехо, пристраиваясь сбоку от нее.

— Да, сеньор граф.

— Могу я тебе кое-что предложить? Утро сегодня свежее, и стаканчик мецкаля не будет лишним ни для меня, ни для тебя.

— О!.. Сеньор граф!.. — обрадовалась мулатка.

— А вдобавок ты получишь горсть блестящих пиастров, — продолжал соблазнять служанку хитрый гасконец.

— И что вам от меня надо, сеньор граф? — спросила мулатка, ошеломленная близким соседством столь важного господина.

Немного погодя она прибавила:

— Сеньор граф, я ведь только бедная служанка и никогда еще не была так близко с такими важными персонами.

— Ну, ведь это я приблизил тебя к себе, — ответил дон Баррехо, гордо положив руку на эфес своей шпаги, потому что ему показалось, что некий прохожий насмешливо взглянул на него. — Для меня всё одно: белая кожа при голубой крови или золотистая кожа от крови многоцветной, — и это потому, что в моих венах нет ни капли кастильской крови. Как тебя зовут?

— Карменсита.

— Прекрасное имя, tonnerre!..

В это время они проходили мимо заведения, занимавшего промежуточное место между гостиницей и винным погребком. Гасконец взял прекрасную мулатку за плечо и без дальнейших разговоров втолкнул ее внутрь, тут же заказал кувшин [39] мецкаля и сладкие пшеничные лепешки.

— Сеньор граф, — попыталась что-то сказать кухарка маркиза.

— Называй меня здесь по-простому: Диего, — прервал ее дон Баррехо. — Детям испанских грандов порой необходимо сохранять инкогнито.