Я смотрела, как бледный свет в узкой щели окошка становится розовым, серым, загорается оранжевым. Теперь не существовало ничего — ни ночи, ни дня, только мерцающий прямоугольник жемчужного света высоко над головой. Я подумала, что уснула и уже рассвет, и они пришли за мной, но это не дневной свет, эта белизна — не солнце. Холодно. Я и не знала, как мёрзнет голова без волос. Остроконечная шляпа с красными буквами ждала меня возле двери, ждала, чтобы дать мне новое имя. Букв в темноте не прочесть, но мне это и ни к чему.

— Узнай своё настоящее имя, — сказала мне старая Гвенит, но в глубине души я всегда его знала. Оно было со мной с рождения — звезда демона, звезда Лилит, дьявольский глаз, подмигивающий с небес. Теперь это моя звезда — под ней я родилась, под ней и умру. Рождение и смерть, и то и другое проклято.

Кормилица говорила мне, что я родилась со знаком Лилит. Маленькая метка на груди, родинка в форме полумесяца, знак и проклятие. Спустя три для после моего рождения отец вытащил из огня раскалённое железо, приказал няньке вынуть меня из пелёнок и растянуть маленькое тело. Он приложил красный раскалённый металл к метке, чтобы избавить меня от проклятия. Это сохранит чистоту, сказал он, и отгонит дьявольскую шлюху. Ведь всем известно, что блуд — величайший из грехов, а мой отец требовал целомудрия.

Нянька клялась, что умоляла его остановиться, но он держал железо на моём теле, решив уничтожить даже след от печати проклятия. Он глубоко сжёг мою плоть, меня лечили много месяцев, и нянька боялась, что я не выживу. Но я осталась жива.

Лилит, ночная ведьма, крылатый демон с мохнатыми ногами и ступнями как у козы. Та, что пьёт кровь по ночам, приходит в мужские сны и крадёт их семя, душит младенцев во чреве матери и пожирает собственных детей. Она бежала от Адама ещё до падения, до того как он принёс смерть в этот мир. Она бессмертна. Она не может умереть. Не может сгореть в огне. Её вечно сжигают, а она остаётся живой. И её боли нет конца. Она связана, она голая и кричит.

Если бы я могла остановить сердце по своей воле... но оно не остановится. Оно продолжает биться, как будто хочет жить. Можно снять рубашку, сделать петлю. Я попыталась взобраться по стене к решётке окна, чтобы повесить её, но не смогла дотянуться.

Я часами осматривала каждый дюйм своей камеры, хотела найти гвоздь или острый осколок под соломой, чтобы вскрыть себе вены, я продолжала искать даже в темноте, кончиками пальцев, ощупывала каждую соломинку на холодных плитах, пытаясь найти хоть что-нибудь. Не позволить им меня сжечь. Пресвятая Дева, не дай мне сгореть. Прошу, позволь мне умереть сейчас. Я не смогу этого вынести, знаю, что не смогу.

Снаружи, за окном, послышались голоса, женский голос, бормочущий тихо и невнятно, взволнованный смех, топот за деревянной дверью.

— Я же тебе говорила, она не придёт. Я видела, она поскакала в сторону леса, — сказала женщина.

— Неужто эта сука и впрямь решила, что может противостоять Аоду? Это будет её последняя скачка.

— Любишь скакать верхом, хозяин? Давай, жаль понапрасну терять такой вечер.

Он рассмеялся в ответ, и я узнала этот смех. Мой кузен Филипп.

— Предпочитаю тех, кто помоложе и помягче, но почему бы и нет? Большинство женщин в этой деревне считают, что непременно должны сопротивляться. Мне это малость надоело. Все они под юбками одинаковы, чертовы потаскухи, найти честную шлюху — хоть какое-то разнообразие.

Послышался звонкий шлепок по крепкой плоти, женщина засмеялась.

— Черт... как ты это носишь? — я услышала тяжелое дыхание Филиппа. — С аббатиссой-девственницей и то легче, и не думай, что я не пытался.

— Если ты слабоват, мне лучше поискать мужчину, который сможет довести дело до конца.

Ещё один шлепок, вскрик, довольный тихий смех.

— Я могу трахать тебя до рассвета, и мне ещё хватит сил тебя, шлюха, хорошенько кнутом отстегать.

— Может, попробуешь доказать?

Женский голос принадлежал Пеге!

Филипп кряхтел, как свинья. Я заткнула пальцами уши, но всё равно не могла не слышать их пыхтение и стоны. Как они могли? Как могла она? Ей наверняка известно что я их слышу — зачем ещё сюда приходить? Хотелось крикнуть, чтобы они убирались, но они только посмеются и продолжат. Раздался финальный стон, и всё закончилось.

Довольно долго я не слышала ничего, кроме тяжёлого дыхания. Наконец, Пега заговорила.

— У меня тут вино, это тебя поддержит. Давай, выпей. Обещаю, оно получше той дряни, что сегодня на ужин у того ублюдка-священника.

— Могу в этом поклясться, — ответил Филипп. — Я эту свиную мочу, которую священник вином называет, не раз пил. Где ты это стащила?

— В доме женщин, конечно. Их главная себя в вине не ограничивает. Это — прямо из Франции. Присядь, отдохни немножко, ты так устал. Соберись с силами, тебе они понадобятся. Я покажу тебе пару трюков, каким, точно знаю, твои высокородные леди не научат.

— Уверен, ты у этих женщин... научилась не одной такой штуке... слышал, эти чужеземные шлюхи могут...