— У нас издавна плющ считают знаком дьявола, — угрюмо пробормотала она. — Он убивает тех, вокруг кого обвивается.

— Но мы же не верим в старые россказни, так, Привратница Марта? А теперь принеси мне охапку самого сухого хвороста и головешку из очага. И не говори ничего остальным. Ни слова об этом, поняла? Ничего это не значит. Я не хочу, чтобы дурацкие слухи пугали детей.

Она кивнула и торопливо ушла. Я закрыла за ней ворота, оглядев кусты и деревья по обеим сторонам дорожки. Они наблюдают? Пускай. Они в самом деле думали, что нас можно напугать и мы выгоним Ральфа? Тогда они недооценили меня.

Привратница Марта вернулась, чуть приоткрыла ворота и просунула факел и палки.

— Я зажгла его от свечи в церкви.

— Могла бы взять огонь и из кухонного очага, он точно так же горел бы, — резко ответила я, раздражённая её страхом, но крепко схватила головешку, благодарная за то, что сделала Привратница Марта.

— Иди внутрь и закрой ворота. Не позволяй никому их открывать, пока я не вернусь. И не звони в колокол к утрене, пока я не скажу.

Я с трудом оттащила от ворот раму с совой. Она оказалась тяжелее, чем выглядела, но мне удалось стянуть её с дорожки на обочину, в заросли сорняков. Я завалила её сухим хворостом и сунула в кучу факел. Перья тут же загорелись, вспыхнули и сморщились в облачке едкого дыма, потом появился запах горящей птичьей плоти. В воздух взвились клубы синего дыма, сворачивающегося в спираль на ветру. В бледно-розовом утреннем свете за деревьями показались другие столбики дыма — от кухонных очагов в далёкой деревне. Мир просыпался. Далеко, в церкви, ударил колокол к утрене. Этим утром наш колокол прозвонит позже. Я не буду ничего объяснять. Ивовый каркас трещал, пожираемый пламенем. Переплетения плюща расправлялись и снова изгибались по траве в жаре костра, тлели, но не горели. Плющ не горит.

Покровитель кожевников, ибо с него живьём содрали кожу, прежде чем обезглавить

— Попомни мои слова, затевается что-то плохое, — пробормотала Привратница Марта, бросив мрачный взгляд на гостевой домик.

— Но они никак не объяснили тебе, зачем пришли? — спросила я, следуя за ней через двор.

— Придётся тебе самой спросить. Они отказались мне сказать, — она потопала назад к воротам, явно очень обиженная.

Я с минуту смотрела ей вслед, пытаясь подготовиться к встрече незваных гостей. Мне удалось лишь выведать у Привратницы Марты, что это мужчина и женщина, назвавшиеся матерью и дядей затворницы Андреа, они прибыли узнать, не найдётся ли у меня нескольких минут встретиться с ними. Я понимала, должно быть, это что-то серьёзное. Вряд ли Андреа просто послала их передать мне привет, и как только я вошла в гостиную — сразу поняла, что Привратница Марта не ошиблась, предсказывая неприятности.

Женщина сидела на краешке стула, беспокойно оглядываясь, пальцы теребили жёлтый платок, обрамляющий морщинистое лицо. Седой мужчина, так похожий на неё, что я сразу поняла — это её брат, беспокойно ходил взад-вперёд по тесной комнате. Стоял жаркий день, и его лицо покрылось капельками пота, но он казался слишком взволнованным, чтобы спокойно сидеть. Глядя на пыльную одежду и измученные лица, я поняла — эти люди проделали длинный путь, чтобы встретиться со мной, и не стала задавать вопросов, предложив им сначала лёгкое угощение.

Женщина меня поблагодарила. Она покачала головой, глядя на блюдо с холодной бараниной и сыром, налила немного вина, крепко держа чашу обеими руками, как будто боялась, что она выскользнет из её пальцев.

И только предложив мясо и вино дяде Андреа, я поняла, что в комнате ещё кто-то есть. Человек в грубой серой рясе с белым кушаком неподвижно стоял в тени. По скромной серой рясе я поняла, что это францисканец. Руки, скрытые рукавами, он сжимал перед собой, голова склонялась, как в молитве.

Дядя Андреа вытер пальцы и обернулся ко мне с мрачным лицом, как будто больше не мог скрывать плохие вести.

— Мы пришли сюда с деликатным вопросом... — начал он. — Мы получили весть из Норвича, от епископа Салмона. Епископ просит нас немедленно забрать Андреа из отшельнической кельи.

Я изумлённо смотрела на него.

— Может, вы неверно поняли посланника? Или, возможно, он перепутал слова? Церковь святого Андрея на всё пойдёт, лишь бы удержать её в келье. Она приносит большую прибыль этому приходу. Многие паломники приходят к церкви, только чтобы посмотреть на неё, и платят хорошие деньги за свечи, еду, эль и ночлег, не говоря уж о разных реликвиях. Она привлекает паломников, на которых держится половина церковной торговли. Церковь не может желать, чтобы вы забрали Андреа.

Мать и дядя Андреа смущённо переглянулись.

— Андреа живёт теперь в непрерывных молитвах, — осторожно пояснил дядя. — Она не прерывается даже для того, чтобы благословить паломников. Не двигается, не говорит. Она не... Она отказывается от еды. Говорит, что ей не нужно другой пищи кроме Тела Христова, которое она ежедневно получает.

Мать нетерпеливо прервала его:

— Но она становится такой округлой и полной от этой святой пищи, всякий скажет, что сам Господь её питает.

— Так в чём же тогда дело? — спросила я.