— Норичник, — окликнула я Кэтрин, показывая на траву. — Немного, но начало положено.

Она нахмурилась.

— Но это же ранник.

— Как ни назови, это то, что просила Целительница Марта. Ты собери этот, а я пойду дальше, может, найду ещё. Будь осторожна, не порежься листьями. Срезай их, не пытайся срывать. Стебли у них жёсткие, ты можешь порезать пальцы.

Я двинулась вверх по реке и вскоре потеряла Кэтрин из вида. Я нашла ещё одну поросль норичника, но листья оказались все в дырах и плесени. А потом увидела ещё одну, выше по склону, она выглядела получше. Я продолжала взбираться наверх, зная, что Кэтрин последует за мной или будет сидеть и ждать моего возвращения. Я наслаждалась одиночеством. Ни звука колокола, ни криков детей. Впереди с шумом неожиданно взвился вверх жаворонок, как будто он, как и я, радовался свободе в этот день. Я добралась туда, где река пробивалась через скалу и бурным потоком падала на другую сторону, но на изгибе реки берег переходил в длинную отмель, поросшую жёсткой травой.

Я так сосредоточилась на поиске трав, что сначала не заметила домик. Только что здесь ничего не было, и вдруг, сделав шаг, я его увидела, как будто дом в одно мгновение вырос из-под земли. Дом притаился за выступами голых скал, так что не был заметен ни сверху, с вершины холма, ни снизу, из долины. Глинобитные стены потрескались и были залатаны зеленоватой грязью и навозом. Тростник на крыше много лет не поправляли, и он сполз, оставив дыры заплесневелой соломы, похожие на стригущий лишай. Казалось, дом покинут много лун назад. Но через дверь тянулась тонкая струйка синего дыма от очага с горящим торфом.

В доме явно кто-то жил. Но только отшельник, безумец или разбойник поселился бы так далеко от людей. Одинокий куст шиповника, росший в расселине скалы рядом с домом, был весь покрыт маленькими связками сухих цветов, лентами, обрывками одежды, зубами и костями, ярмарочными игрушками и кусочками жести. Всё это свисало с веток, как благодарственные приношения в церкви. Но креста не было, значит, это не место поклонения христиан. Это не жильё отшельника, и у меня нет желания встречаться с обитающим здесь сумасшедшим или преступником. Я повернула назад, стараясь идти по своим следам, ступая осторожно, чтобы не привлечь внимание того, кто мог находиться в доме.

— Что привело тебя сюда, госпожа?

Я резко обернулась. У огня стояла старая женщина, она словно появилась из дыма. Я испуганно перекрестилась, и она ехидно ухмыльнулась в ответ. Яркие, похожие на ягоды терновника глаза блеснули на сморщенном, как сухое дикое яблоко, лице. Старуха казалась отвратительной. Коричневая, как грецкий орех, кожа почти сливалась с грязным коричневым платьем.

— Я не хотела потревожить тебя, матушка. Я была... — шаркая ногами, она подошла ко мне, и я потеряла голос.

— Хочешь заполучить мужчину в свою постель? — хрипло спросила старуха.

Залившись краской, я покачала головой и отступила назад, когда она приблизилась ко мне. Но она только рассмеялась, откинув голову и показывая два последних почерневших зуба.

— Может, у тебя был мужчина, а теперь ты хочешь, чтобы в твоём животе не стало его семени?

Она вытянула длинную тощую руку и прижала к моему животу, смеясь ещё громче. Рука через одежду обжигала, как лёд. Я отшатнулась.

— Нет, дело не в этом, — сказала она. — В твоём животе смерть, госпожа. Окаменевшие дети. Вот оно что, потому ты и пришла — окаменевшие дети.

Я отшатнулась, как будто она меня ударила. Почему она так сказала? Никто здесь не знал. Мне хотелось бежать, но ноги словно приросли к земле.

Она кивнула в сторону украшенного куста шиповника.

— Да теперь к моему порогу чаще приходят, чтобы получить детей, а не избавиться от них. И как говорят, ни у коров нет приплода, ни у овец и свиней. Земля больна. Люди забыли старую жизнь. Хотят взять от земли слишком много, а потом удивляются, почему она оборачивается против них. Но они знают, старая Гвенит может помочь им произвести потомство. Что ты мне принесла? Дар за дар.

— Мне ничего не нужно, — сказала я, наконец обретя голос. Я забрела сюда случайно, собирала травы.

Гвенит — я уже слышала это имя, но не знала...

— Ничего не приходит случайно. Раз ты не искала меня, значит понадобилась ей. Она способна позвать разными путями. Должно быть, она увидела что-то в тебе, — старуха тяжело посмотрела на меня. — Ага, я тоже это вижу. — Она указала на хижину. — Идём к ней.

Мне этого совсем не хотелось, но под пристальным взглядом старухи я подошла к двери и нырнула внутрь. Рваный серый свет проникал сквозь дыры в соломенной крыше. Утоптанный сырой земляной пол вонял мочой. С потолочных балок свисали пучки сухих трав, но их отвратительный запах не делал воздух приятнее. Лежанку из прошлогодних листьев папоротника возле угасающего очага покрывала куча тряпья. Я догадалась, что это старухина постель, жёсткая и холодная для старых костей. На закопчённых камнях у очага стояли железный чайник и несколько глиняных горшков. В доме не было ни сундука, ни даже скамейки, чтобы присесть.

Той, к кому привела меня сюда старая Гвенит, не было видно. Старуха, должно быть, заговаривается, совсем не удивительно, когда живёшь одна в таком месте. Может, вообразила, что в доме её ждёт давно умершая мать. Старики часто впадают в детство, им кажется, будто их близкие рядом и всё ещё живы. Словно призраки приходят за ними, чтобы увести за собой. Я повернулась к двери.

Уже на пороге меня остановил чуть слышный шорох. Я резко обернулась, сердце застучало, я отчаянно пыталась понять, что это, и боялась пошевелиться. Когда глаза привыкли к тусклому свету, я увидела, что угол хижины отгорожен куском ткани, как занавеской. Звук исходил оттуда. Я осторожно приподняла ткани кончиком ножа и ахнув отскочила назад.