Касаясь в своей речи мирных переговоров в Брест-Литовске, Ленин объясняет их временный перерыв уклончивой позицией делегации Германии по вопросу о непереброске своих освобождающихся в результате перемирия войск с русского на западный и итальянский фронты 196.

И в то же время, когда вся трудовая и честная Россия в тылу и на фронте ждала мира, Ленин, нисколько не заискивая и не скрывая правды, прямо и с глубокой верой в народ заявлял: «Если же представить такой случай, когда немецкий рабочий класс пошел бы вместе со своим правительством хищников-империалистов, и мы стали бы перед необходимостью продолжать войну, то русский народ, умевший безропотно проливать свою кровь, не зная зачем и во имя каких целей исполнявший волю душившего его правительства, без всякого сомнения с удесятеренной энергией, с удесятеренным героизмом пошел бы на борьбу тогда, ибо речь шла бы о борьбе за социализм, за свободу, на которую направила бы штыки международная буржуазия» ‘.

В этот же день, 22 ноября, во все российские дипломатические учреждения за границей за подписью Троцкого ушла циркулярная телеграмма. В ней от имени СНК всем служащим этих учреждений предлагалось немедленно и категорически ответить, «согласны ли они проводить ту международную политику», которая определена II Всероссийским съездом Советов и которая «нашла себе выражение в мероприятиях, направленных к скорейшему заключению мира»197. Телеграмма предупреждала, что если служащий российского дипломатического заграничного представительства, не отказываясь от своей должности, станет проводить политику, враждебную Советской власти, то это будет приравнено «к тягчайшему государственному преступлению»198.

23 ноября Троцкий от имени советского внешнеполитического ведомства доводит до сведения послов Великобритании, Франции, США, Италии, Китая, Японии, Румынии, Бельгии и Сербии, что переговоры в Брест-Литовске прерваны на неделю, дабы иметь «возможность в течение этого времени информировать народы и правительства союзных стран о самом факте переговоров, об их направлении»199. Коротко пояснив ход переговоров, Троцкий обратил внимание послов на то обстоятельство, что между провозглашением Советской властью Декрета о мире и моментом предстоящего возобновления

29 ноября по старому стилю мирных переговоров пролегает срок свыше месяца. «Этот срок,— подчеркивал Троцкий,— представляется даже при нынешних расстроенных средствах международного сообщения совершенно достаточным для того, чтобы дать возможность правительствам союзных стран определить свое отношение к мирным переговорам, т. е. свою готовность или свой отказ принять участие в переговорах о перемирии и мире и,— в случае отказа,— открыто перед лицом всего человечества заявить ясно, точно и определенно, во имя каких целей народы Европы должны истекать кровью в течение четвертого года войны»200. Итак, Советская власть в очередной раз предлагала союзным державам присоединиться к мирным переговорам.

23 ноября Ленин среди прочих дел этого дня подписал постановление СНК о назначении М. С. Кедрова в Наркомат по военным делам — по отделу демобилизации армии201. Обычный декрет, одно из многих решений Советского правительства, подписанное Лениным. Ивее же обратим на него внимание потому, что в эти дни Ленин все чаще принимает участие в обсуждении вопросов или в подписании документов, касающихся Красной гвардии. Например, 20, 23, 25 ноября202. Внимание Ленина к этому вопросу диктовалось как общей обстановкой в стране, так и развитием событий в Брест-Литовске. Все более неспокойно становилось на юге России, пока ближайшем к Москве и Петрограду районе страны, где контрреволюция уже свила себе на Дону прочное гнездо. На явно антисоветские позиции переходила Украинская Центральная рада, и вопросы отношений с ней начинали в эти дни занимать свое место на заседаниях СНК, тревожить Ленина203. На Урале против Советской власти поднял восстание атаман Дутов. На борьбу с контрреволюцией Советская власть посылала имеющиеся в ее распоряжении силы, но это были в большинстве случаев рабочие отряды, красногвардейцы, матросы. Настоящей армии у Советской власти не было.

Естественно, что в этой обстановке не сходил с повестки дня вопрос о том, чем отражать усиливающийся натиск внутренней контрреволюции, как быть с внешней опасностью, если переговоры в Брест-Литовске закончатся ничем или империалисты от угроз в адрес Советской власти перейдут к прямым действиям против нее. Отсюда понятны и призывы к находившейся в окопах армии сохранять бдительность. Они исходили прежде всего от большевиков, которых по ряду вопросов в этот период поддерживали и левые эсеры. Их, например, начавшая выходить в Москве газета «Социалист-революционер», сообщая о проходивших на фронте переговорах относительно перемирия, то есть о так называемых «солдатских мирах», в то же время призывала: «Но, товарищи крестьяне, армия не может уйти с фронта, пока мир не заключен, армия вынуждена зорко следить и быть всегда готовой к бою, если наше предложение мира будет отвергнуто» 204. К сохранению боеспособности армии призывал в эти дни и Московский Совет. «Крестьяне! Не дайте погибнуть нашей армии,— подчеркивалось в одном из его призывов.— Погибнет она — погибнут все наши лучшие надежды, нас голыми руками возьмет снова помещик, капиталист, кулак задавит нас»2.

Решение вопросов, связанных с защитой завоеваний революции, неизбежно должно было натолкнуться и начинало наталкиваться на отсутствие той силы, которая могла не только обеспечить сохранение уже достигнутого Советской властью, но и гарантировать ее продвижение вперед по пути строительства нового общества. И создание такой охраняющей революцию силы все более выдвигалось в повестку дня, идея о ней уже веяла, так сказать, в воздухе. Определенная материальная база у Советской власти для этого была: усиленно шло создание и формирование организационного аппарата защиты революции и ее завоеваний, всемерно укреплялись красногвардейские и рабочие отряды. В отношении этих частей большевики пока продолжали проводить принцип добровольности при их организации, руководствуясь своим программным требованием о замене постоянной армии всеобщим вооружением народа, которое было выдвинуто ими задолго до Октября 1917 года. Формирование Красной гвардии и проходило на основе этого требования. «Наша задача,— говорил Ленин, выступая 29 октября 1917 года на совещании полковых представителей Петроградского гарнизона и касаясь вопроса о водворении порядка в городе,— которую мы ни на минуту не должны упускать из виду — всеобщее вооружение народа и отмена постоянной армии»3.

Но жнзнь заставляла вносить коррективы в те или иные подходы к проблемам организации борьбы в защиту революционных завоеваний, в самой партии выкристаллизовывались различные точки зрения на этот счет, равно как и на перспективы развития революционного процесса в России вообще, на гарантии его необратимости. Каким представляется замирение с империалистами? Можем ли мы садиться с ними за стол переговоров? Пойдут ли они на мир с нами? Будет ли этот мир прочен? При каких условиях мир будет способствовать развитию революции, а сама она станет непобедимой? Все это были не праздные вопросы, они рождались самой жизнью, выплескивались на страницы газет и журналов, звучали в речах ораторов. И все эти неоднозначные точки зрения прямо или косвенно имели отношение к переговорам в Брест-Литовске, где Советская власть решала вопрос стратегической важности, вопрос своего будущего развития.