И потекла беседа. Не первая и не последняя в практике командарма. Помнятся сборы у волжского берега с разведчиками, снайперами и танкистами прямо в их расположении. Были такие беседы и на Курской дуге, когда требовалось создавать прочные районы обороны; перед форсированием Днепра… Я уже не говорю о встречах по поводу всякого рода парадных торжеств — вроде вручения гвардейских знамен дивизиям и полкам. На каждом этапе, если позволяла обстановка, командарм считал необходимым высказать людям то, что волновало его и что требовалось от них, чтобы успешно решить стоящую перед армией трудную задачу…

Вот и сейчас командарм отметил 81-ю дивизию, доброе имя которой в армии не вызывало сомнений. На всем долгом пути от Сталинграда она всегда была на первых ролях, всегда выдвигалась на самые острые участки и всегда по-геройски справлялась с поставленными ей задачами. Здесь, на румынской земле, в весенних боях своими поредевшими полками она смело вступила в схватку с танкистами известной дивизии «Великая Германия» и умерила их пыл, но и сама была основательно потрепана. Пришлось ее вывести в резерв, чего еще не бывало на всем пути от берегов Волги. Вот потому-то и была сколочена бригада бывалых воинов именно из этой заслуженной дальневосточной дивизии, являвшейся действительно «опорой прочной» в осуществлении задумок командарма.

— Наша Седьмая армия заметно обновилась. Пришли новые, негвардейские части, да и гвардейские подразделения почти наполовину пополнились необстрелянной молодежью, — объяснял Шумилов. — Учтите и то, что до сих пор нам приходилось воевать в степях, а тут местность горная… Все это и заставляет нас обратиться к вам, тертым войной калачам, чтобы вы помогли получше настроить людей, вдохнуть в них сталинградский дух.

…Расходились ребятки по своим заданным местам. Каждой группе — в три-четыре человека — была определена точка встречи. Расходились шумно, весело. Я определил, что мне следует идти с красюковской группой, в которую входили сапер Николай Красюков (старший группы), представитель царицы полей Василий Пушкарев и мастер артиллерийского огня Иннокентий Шиверский.

— Ну, гвардия, в колонну по одному и шагом марш вдыхать в новобранцев сталинградский дух, — шутливую команду подал Колька Красюков.

Но почему «Колька»? Не знаю, но в дивизии все его называли так. Это вовсе не означало неуважительности к столь авторитетной в солдатском кругу личности, и только комдив Морозов, у которого с Колькой сохранялись трогательные дружеские отношения до самой гробовой доски, почтительно называл его Николаем Петровичем. А вот когда этот Колька вошел в возраст, женился и у него, к великой радости, появился белобрысый и крепенький сыночек, отец величал его Николаем Николаевичем.

По дороге Кольку, видать, одолевали мысли.

— Ума не приложу, — признавался он, — о чем говорить, с чего начать. У сапера труд внешне плевый, никаких эффектов. Это вот у «бога огня», у Кеши Шиверского, — там театр: грохнул по танку бронебойным, зажег костер, фрицев поджарил… Эффект, да и Славу сразу на грудь, — ревновал Колька. — А ты — крот! Роешься в земле, горбатишься… Сколько этих мин обезврежено, сколько сюрпризов разгадано, проходов вот для таких «пушкарей» проложено — не сочтешь, а вспоминают о тебе, когда припрет, как вот здесь: дорогу преградила крепостная стена…

Колька, конечно, прибеднялся. И уважения к его «сатанинской профессии» (его оценка) хватало, да и наградами был не обижен — в конце пути стал полным кавалером ордена Славы.

У каждого свое. Пушкарев (надо же было именно такую фамилию дать пехотинцу во плоти), тот все посматривал вперед, где при ярком солнечном свете возникали в шахматном порядке поросшие травой макушки дотов-великанов. Как же прогрызть такой орешек? Вероятно, этот вопрос сидел занозой в голове Василия Пушкарева.

— Да, в лоб идти жутковато… — произнес вслух Василий. — А придется, другого пути нет.

— Надо это чудище перво-наперво ослепить, бить по глазам, — вступил в разговор молчун Кеша Шиверский. — Дымок пустить.

— А глазки-то твои дымок и закроет. Будешь лупить в белый свет, как в копеечку? — спросил Колька. — Да, задал нам задачку командарм…

В таких вот разговорах и прошла вся дорога к переднему краю, который был подтянут к самому вражескому укрепрайону.

И командарм, и гвардии рядовой заняты были одной неотвязной мыслью. И это хорошо. Теперь надо раскинуть умом, все рассчитать до мельчайшей подробности и ударить по «неприступной позиции» раз, но наверняка, без осечки и, главное, без лишних жертв, которых тоже было ой как много… Может быть, именно зрелость суждений, продуманность действий, оптимальность решений и были характерной чертой боевого сорок четвертого. Гвардия теперь знала, что не только военный талант полководцев, но и отвага в сочетании с трудом, полным мысли всех воинов, выигрывают битвы.

…Шумилов не ошибся, сделав ставку на сталинградцев. В этих одержимых ребятках дух Сталинграда вошел в их кровь и плоть. Так что подзарядиться было у кого.

Для примера возьмем того же Кольку Красюкова. Когда он узнал, что под Ленинградом погиб в бою его отец, тут же покинул хату и, несмотря на протесты матери, пошел воевать. А передовая была от родного крыльца рукой подать. Дал пешака и оказался на окраине Бекетовки, у балки Купоросная, где окопалась и насмерть стояла та самая 422-я Дальневосточная, ставшая после Сталинграда 81-й гвардейской стрелковой дивизией. И как-то сразу вписался в боевой ритм ее жизни.