Шрифт:
Как только сестра сделала перевязку, Юра побежал к своему дому, где уже работали бойцы аварийно-спасательной команды. Под ногами обрывались кирпичи, дрожали балки. Над головой висел кусок крыши. Не обращая внимания на опасность, Юра принялся помогать товарищам.
— Молодец! — сказал Юре командир отряда».
Да, он был молодец, этот Юра Воронов! И настоящий герой — скромный, тихий, застенчивый, даже не сознававший тогда, что он ежедневно совершает подвиги.
Из-под рухнувших перекрытий — Исковерканный шкаф, Как гроб… Кто-то крикнул: — Врача зовите!.. Кто-то крестит с надеждой Лоб. … Эту бомбу метнули с неба Из-за туч Среди бела дня… Я спешил из булочной С хлебом. Не успел. Ты прости меня.— Юра, — говорю я ему при очередной встрече, — в какой мере документально это стихотворение, которое ты назвал «Младшему брату»?
Долго молчит Юра, отвечает медленно, глухо, вдруг задрожавшим голосом:
— Брату Алику было тогда три с половиной года, а сестренке Милочке два месяца. Милочка ничего не понимала, она только плакала. А Алик хотел есть. Он всегда смотрел в окно и ждал меня с хлебом. В тот день он так и не дождался… Дневная норма, эти жалкие граммы остались у меня. Ел их, смачивая слезами.
Других угнетающих вопросов уже задавать не хотелось.
И еще — о хлебе:
Наш хлебный суточный паек Ладонь и ту не закрывает. И человек, Который слег, Теперь — все чаще — Умирает…Как же точно и горестно сказано: «Хлебный суточный паек ладонь и ту не закрывает». На фронте мы получали на день один сухарь. Можно ли третью сухаря прикрыть ладонь? Нельзя. Помнится и другое, гнетущее и до сих пор терзающее душу: когда мы шли завтракать, обедать или ужинать, — на обед полтарелки «украинского борща» из тухлого силоса, три кусочка мяса из полудохлой лошади (все три вместе — размером в указательный палец) и несколько овсин в шелухе; завтрак и ужин можно именовать так по недоразумению, — мы примечали слегка запорошенных снегом пареньков, таких, каким был тогда и Юра Воронов: они стремились к Ладоге, чтобы перебраться на Большую землю и там найти спасение. Но остались лежать на полпути. Мы замечали, что они еще дышат, что губы их еще шевелятся. Им бы сейчас по паре сухарей — и жизнь их спасена. Но каждому из нас положена лишь треть сухаря, который мы еще только получим в столовой…
На обратном пути мы уже не могли смотреть на вечно почивших юнцов — жителей славного города, города-героя и мученика.
Девочка руки протянула И головой — На край стола… Сначала думали — Уснула, А оказалось — Умерла. Ее из школы на носилках Домой Ребята понесли. В ресницах у подруг Слезинки То исчезали, то росли. Никто Не обронил ни слова. Лишь хрипло, Сквозь метельный стон, Учитель выдавил, что снова Занятья — После похорон.Да, и это было, и это пережил Юра Воронов, навечно впитавший в свое сердце боль и страдания Ленинграда.
В блокадных днях Мы так и не узнали: Меж юностью и детством Где черта?.. Нам в сорок третьем Выдали медали И только в сорок пятом — Паспорта.Все это так. Я видел его старый паспорт: год рождения 1929-й. А вот и удостоверение: за участие в героической обороне Ленинграда Воронову Юрию Петровичу от имени Президиума Верховного Совета СССР 8 декабря 1943 года вручена медаль «За оборону Ленинграда».
За залпом залп. Гремит салют. Ракеты в воздухе горячем Цветами пестрыми цветут, А ленинградцы Тихо плачут. Ни успокаивать пока, Ни утешать людей не надо. Их радость слишком велика — Гремит салют над Ленинградом! Их радость велика, но боль Заговорила и прорвалась: На этот праздничный салют Пол-Ленинграда не поднялось. Рыдают люди и поют, И лиц заплаканных не прячут. Сегодня в городе салют! Сегодня ленинградцы Плачут.Я с любовью смотрю на него, душевно улыбающегося своими светлыми добрыми глазами; рядом с ним — капельница, питающая его своим животворным составом. Юрий Петрович болен. Но когда смотрел на него, верил, что он и на этот раз вырвется из опасности, как вырывался не десятки, а сотни раз.
Вскоре он поехал в город на Неве на встречу с блокадниками. Вернулся и вовсе повеселевшим. Я говорил с ним и вспоминал его стихи:
Врач требует: Надо лечиться. Сложу чемодан наугад. Соседи решат, Что в больницу. А я — На вокзал, В Ленинград!.. Приеду — О юности вспомню, По улицам белым бродя. И станет Свежо и легко мне, Как тополю После дождя.На вечер встречи пришел счастливый и одухотворенный. Как же сердечно, взволнованно читал он свои стихи! Все слушавшие смотрели на него с нежной любовью и восхищением.
Герои боев за Ленинград получили с автографом и его «Блокаду». У меня же — радость вдвойне: и книга, и долгоиграющая пластинка «Возвращение», посвященная творчеству славного сына и талантливого певца блокадного города.
А через месяц, 12 февраля, мы отдавали последний долг почившему блокаднику: измученное, истерзанное сердце его не выдержало.