За всё время долгого повествования Рафик не проронил ни слова. Он продолжал безмолвствовать когда Шапошников взглянул на товарища вопросительно. Так же не говоря ни слова, тот встал из-за стола, достал банку с кофе и включил чайник, потом повернулся вскинув брови:

– Ты же видишь, французы дали понять, что искать они никого не будут, и дело русским не передадут. Я надеюсь ты не будешь строчить запросы о передачи дела на беглого функционера?!

– Я ещё ничего не решил.– замешкался полицейский.– Его сын настаивает, чтобы мы расследовали это убийство.

– А здесь то он чего требует? Пускай претензии предъявляет полиции города Байонна, где жил покойник, имел роскошную недвижимость, огромный счёт в банке. Этот вор вывез из страны, что успел награбастать, его кокнули на другом конце континента, значит не поделился с кем-то, таким же прохиндеем. А сын является наследником, не сегодня, завтра сам туда же укатит, к тёплому океану.– Рафик поднял палец.– Я даже удивлён, почему французы не схватились за него мёртвой хваткой, а наоборот, даже выдали часть информации. А ведь он единственный, кому была выгодна смерть отца.

– Да всё ты правильно говоришь. Нет смысла копаться в этом деле, не нашего это ума, если бы не одна маленькая деталь.

Сейчас настало время Шапошникову тянуть театральную паузу. Чайник уже бурлил вовсю, и Серёга не торопясь разлил кипяток в кружки. В это время Рафик ёрзал от нетерпения на стуле.

– Ну так деталь какая?

– Карта, которая лежала поверх бокала! Валет пики. Кто-то оставил знак, метку, визитную карточку, автограф. Такие вещи просто так на место преступления не попадают. Я уверен, что новое преступление уже произошло или скоро случится.

– А ты не преувеличиваешь значение такой мелочи?

– Поверь мне, нет! И ты попытайся найти что-то похожее в архиве, в делах, которые есть в производстве у соседей, а я поговорю с компьютерщиками. Что-то знакомое во всей этой истории. Да, и ещё, убийца был в перчатках, а на карте найдены частички театрального грима. По всей видимости человек гримировался, потом трогал своё лицо и оставил следы на лощёном картоне.

– А может отравитель это сделал специально?

– Вот именно, какая-то подсказка для полиции!

Давным давно Гульбанкин завёл эту традицию, а может не так давно, около двенадцати лет назад, как только переехал жить в особняк. После развода со Светочкой у него появилась квартира, но когда бизнес пошёл в гору Эдуард Аркадьевич решил перебраться за город и приобрёл роскошный особняк вместе с приличным участком в небольшой деревне. Он влюбился Санкт-Петербург как только первый раз туда попал, но суетность города утомляла, и он чувствовал себя умиротворённым в тихом пригороде. И в тот первый год он пригласил близких друзей на ужин, и с тех пор закрепил второе воскресенье июня, днём открытых дверей для самых приближённых. Он не изменил традиции даже в тот тяжёлый год, когда он боролся с тяжёлой болезнью. Менялись гости, менялось меню и дислокация, но встречи оставались неизменными. В прошлом году основным блюдом был шашлык. Стол накрывали на улице в уютной беседке, возле основательного, каменного мангала. В этот раз Гульбанкин, посмотрев прогноз погоды, не захотел рисковать и наказал домработнице накрывать в овальной столовой. Меню хозяин выбирал тщательно и в этом году захотел акцент сделать на блюда из рыбы– обязательно копчёный угорь и сёмга, слабосолёная селёдка с овощами на закуску, жульен в горшочках из форели, расстегаи со щукой, фаршированные кальмары. Напитки тоже на любой вкус. Вчерашняя история с найденной картой выбила из колеи, он понял, что это предупреждение, даже знал о чём его предупреждают, и догадывался кто за этим стоит, но отменять традиционную встречу категорически не захотел. Эдуард переоделся к ужину в светлую, шёлковую рубашку и тёмные, хлопковые брюки свободного покроя, обдал лицо одеколоном и придирчиво осмотрел себя в зеркало, потом повернулся боком и втянул живот. Несмотря на лишний вес, себе он поставил пять с плюсом. Он считал, что в свои пятьдесят выглядит очень даже ничего– высокий, широкоплечий, тёмные волосы и седые виски. За округлившийся живот он, конечно, в душе себя корил и каждый раз обещал сам себе отправиться на тренировку в какой-нибудь фитнес центр, но болезнь так расхолодила его, так испугала, что он невольно начал относиться к собственному телу, как к хрустальной вазе. Когда Эдуард спустился в гостиную, то услышал, как на кухне Евгения Степановна громыхает противнями, посудой и что-то напевает. Она уже засервировала овальный стол, покрытый белой, вышитой лиловыми анютиными глазками, скатертью. Для Гульбанкина очень важен был порядок причём во всём, не только в доме, в документах, в работе, но и в мелочах. Хоть он и пригласил сегодня гостей своих, которых знал много лет, но за столом рассаживал их в определённом порядке, для этого он всегда заготавливал таблички и расставлял напротив каждой тарелки. Ему не нравилось, когда женщины сбивались в кучу и, никого не слушая, щебетали, хихикали и полушёпотом сплетничали, а также мужчины под градусом травили похабные анекдоты и громко ржали. Эдуард терпеть не мог телефонных разговоров за столом, а тем более если кто-то утыкался в свой смартфон, не обращая на присутствующих никакого внимания и запрещал включать телевизор. Эдуард просто обожал музыку тридцатых годов «Брызги шампанского», «Рио Рита», «Цветущий май», «Для тебя». Это напоминало ему детство, беззаботность, ещё юную мать и чубастого отца. Портрет молодых родителей, запечатлевший их в день свадьбы висел в его спальне. Это была личная история жизни Гульбанкиных, которая не может быть кому-то интересной кроме него. Он никогда не выставлял на всеобщее обозрение фотографии из прошлого, как и ещё некоторые очень ценные семейные реликвии и тайны. И вот что удивительно– гости знали эту причуду хозяина и с воодушевлением принимали условия вечеринки, с удовольствием танцевали под хиты Вадима Козина и Петра Лещенко. Эдуард Аркадьевич отошёл от стола и ещё раз осмотрел, все ли так, как он хотел, потом крикнул домработнице:

– Евгения Степановна, а вы официанта пригласили на сегодня?

Раскрасневшаяся, крупная женщина в фартуке и косынке, стояла возле плиты и помешивала соус. Она укоризненно покачала головой и негромко пробурчала:

– На какой чёрт нам официант, девять человек я сама бы обслужила.– а вслух громко крикнула, чтобы хозяин услышал её в гостиной.– Придёт с минуты на минуту.

Вскоре начали прибывать гости. Первой приехала Марина. Кто она была для Эдуарда? Он и сам иногда затруднялся ответить однозначно. Они познакомились, когда она обратилась к нему как журналистка, в надежде получить интервью из первых уст о работе и перспективах концерна «Сливочное царство». Статья в газете, в которой работала Марина вышла, её прочитали и забыли, а вот отношения между ними остались. Они встречались уже около пяти лет. Замуж Эдик её не звал, а она не особенно настаивала, а может делала вид, что ей безразлично в каком она статусе относительно Гульбанкина. Сначала их связывала кипучая страсть, а когда Эдуард Аркадьевич заболел, Марина прошла весь трудный путь вместе с ним, держа за руку даже в тот момент, когда он очнулся после тяжелейшей операции в реанимации, куда вообще посторонним был вход строго воспрещён. После этого в их чувствствах произошли изменения– они по-настоящему начали дорожить друг другом. Во всяком случае он воспринимал её не только как любовницу, но и как самого близкого друга. Эдуард хотел, чтобы она переехала жить к нему, а Марина парировала, что не время. Она ссылалась на то,что часто пишет ночами, пьёт много кофе и курит, и что их биоритмы не совпадают, и что она быстро наскучит ему бесконечным шлёпаньем по клавиатуре и невыносимым запахом табака. Эдуард лишь пожимал плечами– любая другая на её месте в припрыжку прибежала из однокомнатной малогабаритки в царские хоромы, на полное обеспечение, но выбор Марины он уважал и не пускался в уговоры. В глубине души он понимал, что рано или поздно они будут жить под одной крышей, потому что Марина, как боевая подруга прошла с ним через тяжёлые испытания. С самого начало повелось, что финансово женщина была независима, денег у любовника не просила, а он и не предлагал, но делал дорогие подарки вроде автомобиля, бриллиантов и шуб. Ей исполнилось сорок лет, но выглядела она несколько старше, потому что имела абсолютно седую шевелюру, одевалась, в отличие от многих соратников по её профессии не демократично в джинсы и майки, а подчеркнуть элегантно-предпочитала узкие юбки чуть выше колена и высокие каблуки. Однажды Эдуард спросил Марину почему она не красит волосы, ведь в её достаточно молодом возрасте и публичной профессии носить седую шевелюру как-то не комильфо. Женщина грустно улыбнулась и пожала плечами.

– Ты знаешь, я никогда не буду делать пластических операций, чтобы выглядеть моложе и красить волосы. Моя мама тоже рано стала седой и пробовала разнообразные красители, а так же захаживала в дорогой салон красоты. В конце концов надула себе скулы и губы, а волосы выкрасила в голубой цвет. Представляешь, вот такая престарелая Мальвина, с которой косметологи выдаивали огромные деньги, чтобы поддерживать форму губ, щёк, носа, скул. Да только время не обманешь, старость неумолимо сомнёт все потуги врачей, сейчас всякие процедуры не только не помогают ей, а наоборот вредят. От Мальвины остались лишь голубые волосы, только и их никто не видит кроме меня.– Марина вздохнула.– Мама никуда не выходит, сидит, как французский бульдог с обвисшими щеками и индюшачий шеей. А я буду стареть, как распорядится природа. Во всяком случае не намерена этого стыдиться.

Фривольность Марина позволялась лишь в выборе разнообразных блузок, яркого макияжа и пунцового лака на ногтях. Вот и сейчас женщина вошла по-летнему светлая и ароматная. Эдуард обнял её и увлёк в гостиную.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Может быть позже.– Марина посмотрела на Эдика прямо.– Ты о чём-то хотел поговорить с о мной?

– Не сейчас и не здесь.– он выглянул в окно и увидел, что собирается дождь.– После ужина поднимемся в кабинет.

– Что-то важное?– Марина наманикюренными пальчиками повернула лицо мужчины к себе и заглянула в глаза.– Рассказывай, пока никого нет.