Шрифт:
Джашин и правда пришел, вы сами, сами глупые люди его вызвали! Он пришел не чтобы благословить! Он явился, чтобы покарать и отомстить за долгие годы своего заточения в храме! Наивные и глупые люди думали, что могут лишать свободы Богов, покорять природу, гордились этим, но они забыли, как мстительны и могущественны бывают силы, им недоступные. Им непонятные. Ими отвергнутые…
И воцарился в деревне хаос. И усилился поток крови с небес. Люди тонули в теплых реках крови, захлебываясь этой жидкостью с металлическим привкусом, кто-то терял рассудок от происходящего и забивался куда не попадя, моля о пощаде, многие умирали от боли и ужаса, которую даровала кровь злого Бога, вобравшая в себя всю боль, муки, предсмертные агонии бесчисленных жертв, принесенных ему верными последователями, а кто-то умирал от багряных молний, ударяющий в толщу крови и разряжаясь на людях.
Запах горелого мяса, резкий запах крови, запах ужаса и страха смешались в один неповторимый запах хаоса, самый любимый запах Джашина, который не мог спокойно наблюдать за мучениями жалких людишек и хохотал во весь голос. Смех его разносился чуть ли не по всей стране громкими и резкими громовыми раскатами, за которыми тут же следовала очередная молния-убийца…
Что делать с разозленным божеством, гнев которого даже со стихийным бедствием сравнить нельзя? Единственный существующий выход - это запечатать его вновь. Но как? Где? Храм и печать уничтожены и сожжены дотла, а на строительство новой тюрьмы для разбушевавшегося Джашина понадобится слишком много времени и денег. Ситуация была бы безвыходной, если не оставался еще один, один единственный вариант, но священник, который по совместительству являлся главным в деревне, до последнего не хотел к нему прибегать, но у него просто не было иного выбора. Нужно пожертвовать чем-то одним, чтобы спасти многих. Сейчас на кон было поставлено слишком много, а значит придется утихомирить кровожадного Бога, заточив его в новую темницу!
Как же не повезло этому ребенку родиться именно в этот момент торжества безумия и ужаса. Еще не получив даже имени, младенец, сам того не ведая, приобрел ужасную и печальную судьбу, которую даже врагу не пожелаешь. Одиночество, презрение и ненависть других будут сопровождать этого новорожденного до самой смерти. Прежде всего, этой девочке-младенцу не повезло попасться на глаза священнику, который искал подходящий сосуд для Джашина. Теперь судьба девочки была предрешена: она станет сосудом для кровавого бога Джашина и даже воспротивиться этому не сможет. Девочка спасет деревню, сама того не осознавая, но не получит ничего кроме ненависти. Так устроены люди. Они боятся того, чего не понимают, а если боятся, то ненавидят.
Священник, взгляни на эту крошку, не уж-то ты хочешь сделать из нее сосуд, храм-темницу для наикровожаднейшего Бога всех времен? Ради спасения деревни и собственной шкуры ты принесешь в жертву тело этого невинного дитя и обречешь его на страдания? Что вырастет из ребенка, не вкусившего материнского тепла, любви, особенно если внутри будет сидеть могущественное существо и нашептывать будоражащие кровь картины, медленно подводя малышку к безумию? За что ты так ненавидишь этого ещё не успевшего даже сделать самостоятельного шага ребенка?
– Воля Господа-Бога, Творца нашего непреклонна и противиться его воле, значит противиться устоям мира, Аминь.
– Заглушив голос собственной совести, убив в себе жалость и сострадание к новорожденной, священник перекрестился, поклонился и подхватив ребенка на руки, понес её в лес, в сторону от деревни. Пожалуй, самым удивительным в ситуации было то, что мужчина поклонялся единому Богу, хотя в этой стране большинство принадлежали совершенно иной религии…
Глава деревни предвидел будущее ребенка, зная, что его ждет, а потому решил скрыть всеми своими силами тот факт, что Бог, наславший на деревню столько бед, теперь будет запечатан в тельце этой безымянной девочки, только недавно появившейся на свет, а уже осиротевшей и получившей “подарок” в виде Джашина.
– Я не заслуживаю прощения. Нет мне ни оправдания, ни прощения! У меня не было иного выбора и я совершил такой великий грех, но надеюсь, когда-нибудь искуплю свою вину.
– В бреду шептал священник, трясущейся рукой выводя на животике малышки печать, которая свяжет и в будущем будет удерживать жестокого Бога. Девочка орала от боли, когда еще незаконченная печать, горя алым огнем, жгла все её внутренности. На несколько минут, пока жизненная сила старика перетекала в печать вместе с чакрой, его седые волосы вспыхнули красным, став такими, какими были когда-то в молодости… Но его волосы быстро стали серыми и безжизненными, как только печать была закончена. Старик свалился рядом с малышкой и, трясущейся рукой погладил её по головке.
– Смею ли я дать тебе имя?
– С ироничной улыбкой на губах, смотря на ребенка невидящими уже глазами, спросил глава деревни.
– Если да, то я назову тебя Эми… - Еще один из клана Узумаки погиб, спасая то, что было ему дорого. Он от всей души желал, чтобы девочка выросла счастливой, несмотря на живущего в её теле Бога и, чтобы мир никогда не увидел её слез. Такова была последняя воля священника из деревни, скрытой в горячих источниках.
Вместе со смертью священника и запечатыванием Джашина, кровавый дождь, казавшийся бесконечным, неожиданно иссяк, а на смену ему пришел обычный, чистый дождь, быстро переросший в ливень. Вода сплошной стеной падала на землю, смывая кровь с улиц и домов, вымывая трупы людей и поливая еще не совсем мертвых, но и не совсем живых людей, вода напитывала иссохшую землю живительной влагой, даря свое свежее дыхание всему живому.
Алые облака потемнели, стали темно-серыми, серебряные вспышки молний пришли на смену карающим-багряным, и то скоро утихли, да и гром сместился к югу, громыхая уже издалека. Вскоре с неба исчезли тучи, показалось чистое небо, на котором красовались лишь непривычно яркие звезды. Беда миновала, многие погибли, но деревня будет жить…
Но почему никто не услышал отчаянный вопль, полный ужаса и боли? Вопль младенца? Люди и правда слишком эгоистичны, хотя сейчас их можно понять, они скорбят о погибших, но лучше бы вместо этого они спасали живых! Глупые, мерзкие людишки никогда не изменятся в глазах богов, которые были даже хуже этих людишек, но хотя бы этого не скрывали.