Приведя себя в порядок, пошел в оперативный отдел штаба, размещавшийся в большом блиндаже, над которым высился целый холм земли.

«Богато живут, — сказал про себя лейтенант, с уважением рассматривая это инженерное сооружение, — накатов пять будет, не меньше».

В дверь то и дело входили и выходили солдаты и офицеры. У большой ели, шагах в десяти, стояли двое лыжников в маскхалатах. Тут же прохаживался высокий рыжий капитан в валенках и полушубке. Он недовольно хмурился. Ответил на приветствие лейтенанта, смерил его сердитым взглядом, ничего не сказал и продолжал ходить взад и вперед.

Лейтенант решил немного подождать. Ему не хотелось лезть в землянку, когда там и без него хватало народу. Он начал насвистывать что-то, глядя в сторону.

Услышав мотив, который выводил лейтенант, рыжий капитан остановился и начал прислушиваться. Сердитое выражение исчезло с его лица. Он вновь начал было ходить, но потом подошел к лейтенанту, взглянул на него с любопытством.

— Так-так, — сказал он, улыбаясь, — Прилепу и Миловзора вспомнили?

— Чего? — не понял лейтенант.

Капитан смотрел на него и все улыбался. На гладко выбритом румяном лице его было столько радости, словно он получил в подарок что-то очень приятное.

Лейтенант невольно обратил внимание на его высокий лоб, маленький, красивого рисунка рот, твердый, упрямый подбородок. Честное слово, этот рыжий капитан был очень симпатичен.

— Вы о чем это, товарищ капитан? — спросил лейтенант.

— Мотив-то, что вы сейчас насвистывали. Вы разве не знаете, что это такое?

Лейтенант отрицательно покачал головой.

— Ну как же! Ведь это же дуэт Прилепы и Миловзора из «Пиковой дамы»! — Он помолчал и вдруг тихонько пропел:

Мой миленький дружок,

Любезный пастушок…

Затем отвернулся и молча отошел в сторону. Лейтенант уже думал, что разговор можно считать оконченным, но капитан вновь подошел и задумчиво сказал:

— Видите, какое дело, лейтенант…

Он уже не улыбался. А лейтенант смотрел на него и ничего не понимал. Он только смутно чувствовал, что этот простенький сентиментальный мотив, который он неведомо где слышал и который совсем случайно вспомнился ему в это утро, тронул в душе рыжего красавца капитана какую-то сокровенную струну. К сожалению, лейтенант не слушал «Пиковой дамы» и не был знаком с поучительной историей Прилепы и Миловзора. Боясь обнаружить свое невежество, лейтенант деликатно молчал и ждал, что еще скажет капитан.

Но и тот тоже молчал. И лейтенант не знал, что в эту минуту капитан видел перед собой не зимний лес, не бугры землянок, занесенных снегом, а невероятно далекий для него сейчас тихий, мглистый воскресный день ранней осени, улицу, театр, толпу и девушку в красном шерстяном платочке на голове. Они шли рядом. У нее были серые глаза, и она тихо пела:

Мой миленький дружок,

Любезный пастушок…

Но рассказать об этом было невозможно, и капитан молчал.

Из оперативного отдела высунулась голова без шапки с черными всклоченными волосами и крикнула:

— Капитан!

Капитан обернулся на оклик, кивнул с какой-то тенью улыбки на лице лейтенанту и скрылся за дверью землянки.

Лейтенант стоял и слушал, как переговаривались бойцы-лыжники под елью.

— Федь, а вчера в батальоне водку давали.

— Врешь!

— Зачем врать? Точно говорю. Сам видел, старшина ходил с бидоном и спрашивал, где Федька Черкашин. Я, говорит, ему целый литр дам, чтоб у него лапы не мерзли.

— Пошел к черту! Опять начал?

— Федь, а Федь, нет, правда, отчего у тебя ноги так мерзнут? Ты бы их чем-нибудь смазывал.

— Был бы я такой жеребец с копытами, как ты, у меня б тоже не мерзли.

Из землянки быстро вышел капитан.

— Черкашин! — крикнул он. — Маскхалат!

Один из лыжников быстро подбежал к нему, передал маскхалат. Капитан начал натягивать его на себя.

Непосвященным надо при этом сказать, что зимние маскхалаты состояли обычно из брюк и широкой рубахи с капюшоном. Шились они из обыкновенной тонкой белой материи, ну, скажем, из той, что идет на простыни или на наволочки. Новенькие эти маскхалаты всегда придавали бойцам особенный, нарядный, бравый вид.

Но лейтенант, наблюдая, как одевался капитан, подумал почему-то о том, в какой ослепительный цвет красит эту белую ткань человеческая кровь, льющаяся из раны. Он видел, как это бывает.

— Ну, пока, лейтенант, — сказал капитан.

Он стал на лыжи, поданные ему бойцом, махнул на прощание рукой, улыбнулся.

— Не забудете? То был дуэт из «Пиковой дамы».

Сопровождаемый двумя лыжниками, он быстро покатил прочь.

Лейтенант смотрел ему вслед. Он, конечно, не знал, что видел его в первый и последний раз.