– Федя, а ты допивай поскорее, – заметила мать.

– Не торопите его, Марья Алексевна, я хочу послушать, если Вера Павловна позволит.

Верочка взяла первые ноты, какие попались, даже не посмотрев, что это такое, раскрыла тетрадь, опять где попалось, и стала играть машинально, – все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но пьеса попалась со смыслом, что-то из какой-то порядочной оперы, и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать.

– Но вы обещались спеть, Вера Павловна; если бы я смел, я попросил бы вас пропеть из Риголетто (в ту зиму la donna 'e mobile [7] была модною ариею).

– Извольте, – Верочка пропела la donna 'e mobile, встала и ушла в свою комнату.

«Нет, она не холодная девушка без души. Это интересно».

– Не правда ли, хорошо? – сказал Михаил Иваныч учителю уже простым голосом и без снимания мерки; ведь не нужно быть в дурных отношениях с такими людьми, которые допрашивают ординарцев, – почему же не заговорить без претензий с учителем, чтобы он не сердился?

– Да, хорошо.

– А вы знаток в музыке?

– Так себе.

– И сами музыкант?

– Несколько.

У Марьи Алексевны, слушавшей разговор, блеснула счастливая мысль.

– А на чем вы играете, Дмитрий Сергеич? – спросила она.

– На фортепьяно.

– Можно ли попросить вас доставить нам удовольствие?

– Очень рад.

Он сыграл какую-то пьесу. Играл он не Бог знает как, но так себе, пожалуй и недурно.

Когда он оканчивал урок, Марья Алексевна подошла к нему и сказала, что завтра у них маленький вечер – день рожденья дочери, и что она просит его пожаловать.

Понятно, в кавалерах недостаток, по обычаю всех таких вечеров; но ничего, он посмотрит поближе на эту девушку, – в ней или с ней есть что-то интересное. – «Очень благодарен, буду». – Но учитель ошибся: Марья Алексевна имела цель гораздо более важную для нее, чем для танцующих девиц.

Читатель, ты, конечно, знаешь вперед, что на этом вечере будет объяснение, что Верочка и Лопухов полюбят друг друга? – Разумеется, так.

Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в день рождения Верочки, а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха, другой выставка была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые были короче других с Верочкой.

Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел, что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи или и вовсе жених. Стало быть, Лопухова пригласили не в качестве кавалера; зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно. Стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы не брать тапера. «Хорошо, – подумал он, – извините, Марья Алексевна», – и подошел к Павлу Константинычу.

– А что, Павел Константиныч, пора бы устроить вист: видите, старички-то скучают?

– А вы по какой играете?

– По всякой.

Тотчас же составилась партия, – и Лопухов уселся играть. Академия на Выборгской стороне – классическое учреждение по части карт. Там не редкость, что в каком-нибудь нумере (то есть в комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся в обороте на карточных столах, там гораздо меньше, чем в Английском клубе, но уровень искусства игроков выше. Сильно игрывал в свое – то есть в безденежное – время и Лопухов.

– Mesdames, как же быть? – играть поочередно, это так; но ведь нас остается только семь; будет недоставать кавалера или дамы для кадрили.

Первый роббер оканчивался, когда одна из девиц, самая бойкая, подлетела к Лопухову.

– Мсье Лопухов, вы должны танцевать.

– С одним условием, – сказал он, вставая и кланяясь.

– Каким?

– Я прошу у вас первую кадриль.

– Ах, Боже мой, я на первую ангажирована; вторую – извольте.

Лопухов снова сделал глубокий поклон. Двое из кавалеров поочередно играли. На третью кадриль Лопухов просил Верочку, – первую она танцевала с Михайлом Иванычем, вторую – он с бойкой девицею.

Лопухов наблюдал Верочку и окончательно убедился в ошибочности своего прежнего понятия о ней как о бездушной девушке, холодно выходящей по расчету за человека, которого презирает: он видел перед собою обыкновенную молоденькую девушку, которая от души танцует, хохочет; да, к стыду Верочки, надобно сказать, что она была обыкновенная девушка, любившая танцевать. Она настаивала, чтобы вечера вовсе не было, но вечер устроился, маленький, без выставки, стало быть неотяготительный для нее, и она – чего никак не ожидала – забыла свое горе: в эти годы горевать так не хочется, бегать, хохотать и веселиться так хочется, что малейшая возможность забыть заставляет забыть на время горе. Лопухов был расположен теперь в ее пользу, но ему все еще было непонятно многое.