«Ваше Благородие, зачем Вам беспокоиться? Завтра же я получу из сберегательной кассы, сколько Вам потребуется. Отдадите, когда накопите, — за Вами ничего не пропадет».

Я, конечно, был обрадован этим предложением и попросил его дать мне 300 рублей, причем прибавил, что я ему могу дать большой процент, но он категорически отказался и согласился брать только тот процент, который платила сберегательная касса. На другой же день я получил деньги, дал ему росписку и приобрел у Гольштейна всю лабораторию, — насколько помню, за 325 рублей.

Для меня это было громадное приобретение, и моя лаборатория сразу приобрела солидный вид, так что мои товарищи по Академии, когда я пригласил их на открытие обновленной лаборатории, были очень удивлены. Оставалось только провести в лабораторию газ. По смете, которую я получил от Газового Общества, проводка должна была обойтись в 135 руб. и кроме того я должен был купить газометр. Я решил пойти на этот расход, но так как эту работу нельзя было произвести без согласия хозяина дома, то я обратился к домоуправляющему и просил его получить разрешение ген. Серебрякова, объяснив, что газ мне нужен для научных целей. Через очень короткое время ген. Серебряков попросил меня прийти к нему для личных переговоров. Нельзя сказать, что я шел со спокойной душой; мне думалось, что он может попросить меня совсем с’ехать с квартиры, опасаясь каких-либо неприятностей со стороны химической лаборатории. Мои опасения были напрасны: Серебряков принял меня очень радушно и стал распрашивать, где я служу, что меня интересует и какие исследования я произвожу. Он обладал очень симпатичной наружностью, был высокого роста и держался бодро и прямо, несмотря на свои 80 лет. Я побеседовал с ним около часа, и получил разрешение на проводку газа. Через две недели моя

лаборатория имела уже газовую проводку и могла в полной мере называться химической лабораторией. Все расходы, как по проводке газа, так и за газометр взял на себя мой милый домохозяин, ген. Серебряков, за что я ему, конечно, был в высокой степени признателен.

Теперь я мог спокойно приступить к научной работе, которую мне дал Д. К. Чернов. Но прежде, чем приступить к ней, я решил, по совету одного моего знакомого, доцента Петербургского университета, Власия Михайловича Судейкина, поговорить о моей работе с Д. И. Менделеевым. Так как я еще не был представлен последнему, то, по совету того же

В. М. Судейкина, я решил получить к нему рекомендательное письмо от проф. Советова, тогдашнего декана физико-математического факультета, с которым В. М. Судейкин был знаком.

Профессор Советов был уже на конце седьмого десятка и пользовался в университете огромным уважением и как профессор, и как кристально честный человек. Во всех речах слышалась доброта и желание помочь всякому, кто к нему обращался с деловой просьбой. Это был типичный профессор-шестидесятник, лучший представитель тогдашней русской интеллигенции. Меня он принял в высшей степени любезно, при мне написал очень хорошее рекомендательное письмо к Д. И. и, кроме того, обещал при встрече с последним лично попросить его помочь мне советом. Мне он посоветовал пойти с его письмом на квартиру к Д. И., — лучше всего часов около четырех дня.

Я последовал этому совету и через несколько дней уже звонил на квартиру Д. И. Менделеева, который тогда жил на Кадетской линии, на Васильевском острове. Я испытывал большой страх, когда переступил порог его квартиры и передал письмо проф. Советова девушке, которая открыла мне дверь. Прошло несколько минут, — пока Д. И., вероятно, знакомился с письмом, — и я услыхал его голос: «А кто принес это письмо?», на что девушка ответила: «Офицер». После этого девушка пригласила меня снять пальто и войти в кабинет.

Д. И. сидел около небольшого стола, заваленного в беспорядке книгами и бумагами, не вставая, протянул мне руку и пригласил сесть напротив. В манере говорить и в обращении Д. И. представлял йолную противоположность проф. Советову. Я сразу почувствовал, что он едва ли уделит много внимания моей особе и скорее всего сочтет меня за какого-нибудь карьериста, ищущего протекции больших людей. Узнав, как я изучал химию и что я имею собственную лабораторию, он мне сказал, что «Вам надо изучать побольше теории, а то, как я вижу, у Вас руки чешутся по работе, а знаний у Вас еще очень-очень недостаточно». Я ответил ему, что я стараюсь следить за литературой по химии и теперь приобрел только что вышедшую книгу Оствальда: «Общая и физическая химия» (на немецком языке), которую и читаю. «Это прекрасно», — сказал Д. И., — «но Оствальд не классик (потом я узнал, что Д. И. очень критически относился к Оствальду, когда последний был профессором в Риге), а Вы должны изучать классиков химии; Вам нужно ознакомиться с эпохой Берцелиуса, потом Гмелина и др., а опытные исследования Вы будете делать, когда у Вас будет надлежащая эрудиция».

Я просидел у него целый час и дал только несколько коротких ответов, а остальное время он говорил сам, как профессор на кафедре, и под конец от его поучении у меня пошла голова кругом и потемнело в глазах. Я понял, что практических указаний от этого великого ученого я не получу, и что мне не надо более затруднять его своим присутствием. Я собирался уходить, но Д. И. задержал еще меня на несколько минут и уже в более ласковом тоне прибавил, что в Артиллерийской Академии имеется выдающийся металлург Д. К. Чернов и что я должен к нему обратиться за советом в будущей моей деятельности. Только тогда я смог сказать, что именно Д. К. Чернов и предлагает мне проблему о химическом исследовании структуры стали. Д. И. вполне одобрил эту тему, — на этом и закончилось мое первое знакомство с этим гениальным ученым.

Выходил от него я в очень подавленном настроении от сознания, что я не должен был обращаться за помощью к такому большому человеку, когда мои познания по химии были столь малы, и я не имел еще ни одной научной работы, по которой он мог бы судить о моих способностях. Его совет приступить к изучению эпох Берцелиуса и Гмелина мне казался совершенно не педагогическим. Я понимал, что очень полезно познакомиться с развитием химических воззрений за последние полвека, но считал, что начинающему углубление в историю химии не только не полезно, но даже вредно, так как оно будет отвлекать его от понимания современных химических идей и новейших направлений. Точно также одобрение им темы, которую мнe дал проф. Чернов, — явно не задумываясь над тем, могу ли я, при моем научном багаже, справиться с этой задачей, свидетельствовало, что ему вовсе не хотелось обращать на меня мало мальски значительное внимание.