Мне пришлось два раза посетить завод и подробно ознакомиться со всеми деталями производства, а также и с заводским персоналом, которому будет поручено вести все процессы. В общем завод был построен удовлетворительно, и способ получения водорода (германская система Бамага) являлся для того времени наилучшим. Все компрессоры были выписаны из заграницы, также и автоклавы, в которых должно было происходить насыщение масел водородом под давлением. При осмотре я обнаружил несколько несообразностей в расположении аппаратуры; в одном месте дал указание о немедленном пересенесении одного газгольдера в другое место, так как его нахождение около аппарата, могущего дать вспышку, связано с опасностью сильного взрыва, что повлекло бы разрушение здания. В составленном мною подробном рапорте, я указал на все предосторожности, которые должны были быть приняты при работе, а также на все исправления и изменения в аппаратуре, без которых завод не мог быть пущен в ход. Правление «Салолин» очень меня благодарило за мои советы, охотно уплатило за экспертизу заявленную мною сумму и немедленно приступило к исправлениям; через две-три недели завод был пущен в ход с разрешения инспектора. Не прошло двух месяцев после открытия завода, как на указанном мною аппарате, действительно, произошел небольшой взрыв, который развернул крышу здания. Директор завода Вильбушевич приехал ко мне специально благодарить меня за то, что я указал на необходимость перевести газгольдер от взорвавшегося аппарата, иначе взрыв последнего причинил бы правлению громадные убытки. Но так как без детских болезней не может наладиться ни одно новое производство, то на заводе «Салолин» скоро произошел новый взрыв в компрессоре. Это несчастие произошло прямо от неумения обращаться с компрессорами высокого давления. Пока был иностранный мастер, компрессор работал хорошо; после его отъезда произошел взрыв. Я был снова привлечен к исследованию причины взрыва и нашел, что они стали употреблять смазку, соверч шенно непригодную для подобных аппаратов.

Вообще заводский персонал был не совсем на высоте своего положения. Главный химик инженер Бутовский (кончивший Московское Высшее Техническое Училище) не оченьто хорошо разбирался в химических вопросах, а г. Вильбушевич не был ни настоящим химиком, ни механиком, и его изобретения основывались чаще всего на наитии и на знакомстве с подобными же процессами, запатентованными заграницей (патент Нормана), но еще не реализованными на практике. Его правой рукой по заводу был его брат, инженермеханик, не лишенный способности человек, но мало понимающий в химии. В скором времени они встретились с различными затруднениями по приготовлению катализатора, который не был способен гидрогенизировать масло. Опять обратились ко мне за советом; я им указал, в чем заключалась причина неудачного приготовления катализатора. Правление «Салолина» в скором времени увидало, что я могу быть полезным для них человеком и потому пригласило меня быть у них постоянным консультантом с оплатой мне постоянного жалования. Вскоре я предложил им особую очистку масла для гидрирования, стоющую гораздо дешевле той, которая применялась на заводе и сопровождалось большой потерей исходного продукта. За эти нововведения я должен был получать особое вознаграждение с каждого пуда масла согласно особо заключенного контракта, так что в первый же год я получил очень изрядное вознаграждение за свои знания по каталитической гидрогенизации органических соединений. Химик Бутовский приезжал ко мне в лабораторию, чтобы лично убедиться в том, что масло, подвергнутое только легкой очистке, может хорошо гидрироваться и давать твердое сало. Попутно Бутовский ознакомился со всеми моими аппаратами высокого давления, и правление завода тотчас же заказало аппараты для отвердения жиров под давлением.

В конце 1912 года я познакомился в Москве с одним очень симпатичным человеком Александром Ив. Берлинг, который занимался коммерческими делами по продаже мыла, жиров и глицерина и находился в сношениях с самыми главными фирмами маслянной и жировой промышленности. Он уже знал о постройке в Петербурге первого завода по гидрогенизации жиров и хорошо знал директора компании «Салолин» Паэнсона, который ему сообщил, что часто обращается ко мне за советами. Берлинг спросил меня, не соглашусь ли я взять консультацию по отвердению жиров на большом Невском Стеариновом заводе; в случае моего положительного ответа, он поговорил бы с главным директором этой компании, г. Беннетом, который, как он знает, очень интересуется новым способом превращения растительных масел в твердые жиры. Я сказал Берлингу, что могу согласиться быть консультантом только в том случае, если они потребуют от меня научных советов и помощи в процессе, отличном от того, который был принят на заводе «Салолин». Я согласен обучить их химиков каталитическим процессам под давлением, для чего они могут время от времени приезжать в мою лабораторию. Что-же касается меня, то я могу раз в два месяца приезжать на два дня в Москву для разрешения всех возбуждаемых вопросов. В скором времени я получил письмо от Берлинга, чтобы я приехал в Москву для переговоров с директорами Невского Стеаринового завода. Хотя все директора были англичане, но они прекрасно говорили по-русски, потому что уже десятки лет жили в России. Наши деловые разговоры были не очень продолжительны; в них принял также участие и г. Берлинг, и по окончании их они сказали мне, что пришлют свой ответ в Петербург. Через несколько дней я получил телеграмму, что онипросят меня быть их консультантом.

Впоследствии я узнал от Берлинга, что англичанам я очень понравился, и они были очень рады заполучить меня в качестве консультанта. Я с своей стороны могу сказать, что они произвели на меня очень хорошее впечатление при первом с ними знакомстве, и должен сказать, что с самого начала установившиеся хорошие отношения продолжались вплоть до 1918 года, когда все их заводы были национализированы большевиками.

Привлечение меня в качестве консультанта в различные промышленные предприятия заставило меня посвятить часть моего времени также для изучения некоторых технических проблем. В первую голову мне представилось необходимым сделать ряд опытов по изучению различных катализаторов, могущих быть использованными для отвердения жиров. В то время в литературе, — как в английской, так и в немецкой, — началась интересная дискуссия относительно применения в качестве катализаторов окислов металлов мною впервые открытых для гидрогенизации органических соединений. В виду того, что мой поклонник английский химик Бедфорд особенно настаивал на важной роли окислов окиси никкеля при гидрогенизации жиров, но в своей статье сделал несколько неправильных толкований моих объяснений механизма реакции, я был принужден напечатать в «Журнале Р. Ф.-Х. О.» специальную статью о произведенных мною разнообразных опытах с целью рассеять все недоразумения и точнее изложить мою точку зрения.

Можно сказать, что 1913 год явился для меня началом моего участия в применении моих научных знаний для нужд промышленности. Но, к сожалению, химическая промышленность в России в то время находилась в зачаточном состоянии, и потому лица, стоящие во главе ее, не могли оценить важного значения всех моих научных открытий. Я же был настоящим философом в науке и не имел ни малейшего интереса брать патенты на свои изобретения. Я помню, как проф. А. Яковкин13), встретив меня на улице, когда я опубликовал работу о гидрогенизации бензола, фенола, нафталина и др. под давлением в присутствии окиси никкеля (это было в 1907 году), сказал мне:

«Отчего Вы не берете патентов на ваше давление и катализаторы? Ведь это даст Вам миллионы!»

Я ответил ему, что я человек науки и хочу иметь свободу в исследовании, иначе я буду связан в своем творчестве.

Будь я с моими открытиями в такой стране, как Германия, я не был бы в состоянии сохранить свою научную свободу и был бы искушен презренным металлом. Так как почти все мои исследования печатались в немецких “Berichte”, то, конечно, немецкая промышленность не замедлила использовать все мои данные, чтобы начать на практике применять мой метод высоких давлений. Первым, кто воспользовался моими исследованиями по гидрогенизации и деструктивной гидрогенизации под давлением в присутствии водорода, был немецкий инженер Бергиус, который в 1913 году взял первый патент на превращение смол и некоторых видов твердого топлива в легко кипящие углеводороды, могущие с успехом быть примененными в качестве газолина. Если сравнить первые два патента Бергиуса (тогда они не были мне известны) с данными, опубликованными мною в 1904, 1905 и 1906 годах, то можно видеть их полное тождество, и французский инженер Кинг правильно указал в своей статье, что Ипатьеву принадлежит приоритет в открытии деструктивной и обыкновенной гидрогенизации органических соединений и что заслуга Бергиуса заключалась только в применении метода Ипатьева к разложению органических соединений, находящихся в смолах и каменных углях). Др. Вилынтеттер в своем отзыве о моей книге «Каталитические реакции при высоких температурах и давлениях» (Нью Иорк, 1936), говоря о новом направлении химической индустрии за последнюю четверть века, имеющем задачей применять катализаторы и давление (синтез аммиака) Габера, синтез метилового спирта Паттарда и J. G.), говорит: «Эти новые принципы были весьма рано применены В. Ипатьевым в своих исследованиях. Поэтому Ипатьев принадлежит к числу великих исследователей и возбудителей современной химии».

Известность о моих исследованиях докатилась и до Америки, и меня пожелал видеть один--химик-дрг Хртбберт, служивший в то время на заводах Дюпон и приехавший по делам своей фирмы в Европу. Я не знак>, имел ли он какое-либо поручение в России, но в Петербург он приехал исключительно, чтобы познакомиться со мной и посмотреть мою лабораторию высоких давлений. Он приехал в Петербург в самых последних числах июля 1913 года, когда я находился на летнем отдыхе у себя на хуторе в Калужской губернии. На его счастье я совершенно случайно приехал в Петербург из деревни, потому что был вызван фирмой бр. Нобель для какой-то срочной консультации. Каково же было мое удивление, когда рано утром, будучи один в моей квартире в Артиллерийской Академии, я услыхал звонок, и, когда отворил дверь, увидел перед собой иностранца, оказавшегося г. Хиббертом, специально приехавшим в Петербург, чтобы осмотреть мою лабораторию и поговорить со мной о моих исследованиях. На мое счастье, г. Хибберт говорил по-немецки и потому я мог дать ему интересующие его объяснения. К сожалению, в то время лаборатория была закрыта, и я мог показать ему только аппараты высокого давления различных типов: обыкновенные й с мешалками. Он очень был доволен осмотром моей лаборатории, и я в свою очередь был польщен теми похвалами, которые он сказал мне по поводу всего виденного и моих работ.

Судьбе было угодно, чтобы я встретил г. Хибберта в 1928 году в Гааге на заседании интернационального бюро химиков, а потом много раз встречал его в Америке и в Монтреале, где сн состоял директором Института целлюлозы; он сохранил очень приятное воспоминание о своем посещении России и Петербурга.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

АКАДЕМИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ И ПОДГОТОВКА К МЕЖДУНАРОДНОМУ КОНГРЕССУ ХИМИКОВ

В 1912 году исполнилось 25 лет моей педагогической службы и, так так в звашнгординарного профессора я пробыл уже больше десяти лет, то я имел право быть избранным