— Тоже шутишь?

— Сейчас как раз ни капли.

— Как-то не похожа.

— Образ гадалки — это глупый стереотип. В кино и книгах они совсем не похожи на реальных.

— И после этого ты обвиняешь меня в неправдоподобности?

Она засмеялась звонким, заразным смехом.

— Ну, подумаешь, не похожа я на гадалку. На неудачницу, между прочим, тоже. Но, посмотри, не смогла нормально долететь из Мурманска до Питера. Рухнула вниз, словно атомная бомба. Ба-бах! И разнесла овраг к чертям собачьим! Воробьев всех перепугала. Нормально это?

— Посмотри с другой стороны. Ты осталась жива.

— У меня на ногах живого места нет от порезов и ссадин. Левую стопу я вообще не чувствую, потому что отморозила. Смотри.

Она пересела, вытянув ноги на парапете, сама откинулась назад, упершись руками в бетон. Халат наполовину распахнулся, обнажая маленькие круглые груди с аккуратными сосками. Я торопливо перевел взгляд на ноги, кусая губы от внезапно нахлынувшего волнения.

— Видишь? Я ее почти не чувствую до колена.

Кожа на левой ноге действительно была темно-синего, а в некоторых местах вовсе черного цвета с многочисленными кровавыми прожилками, опутывающими свободные от бинтов участки, подобно умело сплетенной паутине.

— А болит? — спросил я, не решаясь оторвать взгляда от ноги.

— Не очень. Я же на лекарствах, забыл? Как и ты.

Я никогда не боялся девушек и почти всегда умел находить с ними общий язык, но сейчас от этой бесстыдной простоты, от непринужденной позы, в которой сидела Лена, совсем не пытающаяся заправить халат, я задрожал, как подросток, впервые в жизни ласкающий взглядом обнаженную женщину на обложке глянцевого журнала.

— А еще из-за аварии я не попала вовремя на встречу с одним важным человеком. И его подвела и сама как-то подмочила репутацию. Я не говорю уже о том, что потеряла кучу денег. А ты говоришь, что мне повезло. Как думаешь, могут отрезать?

— Кого? — не понял я, разглядывая камешки на сером бетоне у ее пальцев.

— Ногу, Фил, ногу. Прекращай делать вид, что моя грудь тебя ни капли не смущает.

— А зачем ты ее…

— Я обожаю гулять по крыше без одежды. В обнаженности есть какая-то замечательная странность. Не находишь? Только я и сигарета. Одна сигарета, потому что пачку деть некуда. Закуриваю сигарету и гуляю по крыше, в чем мать родила. Прогуливаюсь мимо труб, мимо желобов, присаживаюсь на металлические козырьки и загораю.

— А если кто-то увидит?

— Ну, это их проблемы. Ладно, если ты сильно смущаешься, я заправлю.

— Будь добра.

Она свесила ноги с парапета, запахнула халат и выудила из кармана сигаретную пачку и пластмассовую зажигалку.

— Я боюсь, что ногу мне все же отрежут. Я же гадалка, не забывай, у меня на подобные вещи нюх. А если присовокупить мое зверское невезение, но так все и выходит, как на блюдечке. Может, откроешь истинные причины своей затянувшейся депрессии?

Я сел рядом, свесив одну ногу. Внизу был центральный вход в больницу. Под круглым пластиковым козырьком стояло несколько человек. Лена закурила, смешав свежесть ночи с табачным дымом.

— Почему ты решила, что у меня депрессия?

— К гадалке не ходи, — усмехнулась Лена, — ладно, буду серьезно. Ты сказал, что больше не фотографируешь. А это значит, что тебе либо выкололи глаза, либо настигла депрессия. Глаза у тебя на месте, как я погляжу. А если будешь махать руками и отрицать очевидное, я все равно не поверю. Рассказывай.

— Ты странная.

— Не страннее тебя.

— Почему ты решила найти меня?

— Потому что мне скучно лежать в палате. Представь эту тесную палату с четырьмя кроватями. На койке у окна, справа, лежит старушка, которой девяносто два. Ее привезли умирать, хотя все отрицают. От старушки жутко смердит. Запашок стоит такой, будто она ходит под себя каждые десять минут. А еще на тумбочке стоит один стакан, где хранится челюсть, и второй стакан, где хранится стеклянный глаз. Зачем она его вынимает — одному богу известно. Старушка постоянно разговаривает с Богом. Тихо бубнит себе под нос. Это нервирует. Койку слева занимает огромная усатая женщина. У нее проблемы с обменом веществ и, видимо, с гормонами. Она такая большая, что не помещается на койке целиком. Ей приходится сидеть, убрав подушку и одеяло. Она все время разгадывает скандинавские кроссворды и грызет карандаши от усиленного мозгового труда. Хруст стоит страшный. Иногда он заглушает даже разговоры старушки с Богом. Самое ужасное, что эта огромная женщина любит комментировать то, что она делает. Поэтому кроссворды мы вынуждены решать всей палатой. К слову, на койке возле двери, справа от меня, лежит молодая девушка, которой вырезали гланды. О, нет, она не разгадывает кроссворды, не хрустит карандашом и даже не общается с Богом. Девочка у нас притащила портативный телевизор, поставила его у изголовья своей кровати и целыми днями смотрит подростковые сериалы. Несколько раз у меня возникало желание отправить ее на встречу с Богом, но меня взяли сомнения на счет того, что она сможет добраться до Рая, и вот я решила покинуть славное общество.

— Отличный рассказ, — восхитился я.

— Спасибо. Так что там у тебя с депрессией? Дай угадаю. Та самая Аленка, которой ты грезил в темноте палаты?

— Ты, видимо, настоящая гадалка!

— В следующий раз возьму с собой карты, — она снова не докурила. Затушив окурок, она разжала пальцы и наблюдала за тем, как он в неистовом вращении, словно потерпевший аварию вертолет, падает вниз. Ударившись о пластиковый козырек над входом, окурок сполз вниз и исчез из поля зрения.

— Вот так мы все со временем сгораем и куда-то падаем, — задумчиво сказала Лена. — Судьба достает одного из нас из картонной пачки, затягивается, высасывает все самое лучшее, а потом выбрасывает сгоревшую, ненужную оболочку черт знает куда. А зачем? Просто потому что ей это нравится? Нервы успокаивает? Или балуется? Вот чего не могу понять.

Перед моими глазами внезапно совершенно четко возник образ Судьбы, молодой девушки, почему-то в старинной шляпке с широкими полями, с темной сетчатой вуалью на лице, в темных же перчатках до локтя, обрамленных золотыми цепочками, вьющимися, словно змейки. И в руке у Судьбы я увидел длинный мундштук из красного дерева, на кончике которого корчился в судорогах от невыносимой боли какой-то безликий, костлявый человечек.

Я вздрогнул и увидел на лице Лены веселую улыбку.

— Ох, какие образы! — сказала она. — Согласись, прогулки по крыше так будоражат фантазию, что дух захватывает. Ладно, давай все-таки вернемся к Аленке. Мне не терпится услышать о причинах депрессии. Что случилось? Не сошлись характерами?