— Не допущу и все тут! — сказал Петр Ильич и со всего маху стукнул кулаком по столу.

Сын все-таки поступил в художественную академию и уехал из родного города. Отец со временем успокоился и перестал обзывать при встрече сына маляром. Мать поддерживала Сергея теперь на расстоянии, постоянно перезванивалась с ним, помогала деньгами. Что и говорить, они были родственными душами.

Когда Сергей привез в отчий дом Дашкову, чтобы познакомить с родителями, мать и отец были единодушны. Они встретили Ольгу как родное дитя, надеялись, что сын вскорости женится на ней. Но Сергей снова проявил упрямство. Он не спешил со свадьбой, и не торопился подарить родителям внуков. «Нет, не понимаю я нынешнее поколение, — сказал как-то супруг жене, когда они уже улеглись спать. Петр Ильич отодвинул газету в сторону и внимательно посмотрел на жену: — Маша, ты что спишь что ли? — Да нет, Петя, думаю я, — отозвалась Марья Гавриловна. — А-а, ну так чего надумала. — А что думать? Это их дело думать, молодежи. — Мы вот с тобой, Маша, не встречались помногу лет, как сейчас модно. Взяли да и поженились, и вместе, слава Богу, сколько лет! И в кого только Сережка наш такой упрямый? — В кого в кого, — пробурчала уже засыпая жена, — в тебя! — В меня? — сильно удивился Петр Ильич и снова уткнулся носом в газету.»

Марья Гавриловна была в восторге от новой избранницы сына. И не скрывала своих чувств от будущей невестки, рада была каждому ее визиту. Как-то женщины разоткровенничались между собой.

— Наконец-то, моему Сереженьке повезло, — сказала Марья Гавриловна Ольге, когда они после обеда остались вдвоем на кухне и перемывали посуду. — Он встретил настоящую женщину, вас, Оленька. Вы так подходите друг другу.

— Спасибо, Марья Гавриловна, за теплые слова. Не каждая свекровь так встречает девушку своего сына, — Дашкова зарделась от смущения.

— До вас, Оленька, Сергею не везло с женщинами, — сказала Смирнова.

— У него что, было много женщин? — смутилась Дашкова.

— Нет, не много. Но какие-то назойливые попадались, словно мухи, и дерзкие, в общем, нахалки. Ведь Сережа привлекательный, его Бог внешностью не обидел.

— Может быть, и я нахалка?

— Нет, не наговаривайте на себя, дитя мое. Можно мне вас так называть?

— Конечно можно, Марья Гавриловна.

— Оленька, дитя мое, вы чудесная женщина. Сама умница, красавица, профессионал хороший и любить умеешь. А это, между прочим, главное достоинство женщины. Ты не обвила его как удав, который душит все живое, к чему прикасается. Была у Сергея одна девушка. Надеждой звали.

— Красивая? — Ольга насторожилась. От волнения она упустила тарелку из немецкого фарфора на пол: — Ой! Разбилась, как жаль.

— Ничего, пустяки, посуда бьется к счастью, — успокоила Смирнова девушку и продолжила: — Ну, так вот, эта Надежда из себя была хороша, ничего не скажешь. Этакая яркая брюнетка, восточная красавица. Но она же преследовала Сергея до невозможности. Звонила с утра до ночи, в мастерскую бегала к нему постоянно. Проверяла, с кем он, куда пошел, с кем встречается? В общем, обвила парня, как лиана. Не вздохнуть, ни расправить плечи. А уж сцены ревности закатывала, жуть! С битьем посуды, иногда устраивала истерики прямо на улице. Сергей от нервотрепки аж похудел, осунулся весь, перестал рисовать, говорит «брошу, мама, я рисовать вообще. Пойду лучше на завод, к отцу. Знаешь, какие деньги сейчас рабочие заколачивают!»

— И…

— …Сергей с Надеждой расстались! Вскорости сын встретил тебя. С тобой мой Сережа расцвел. У него открылось второе дыхание. Глаза светятся, сам полон сил, а пишет сколько! Ты подарила ему вдохновение. В его картинах появилась жизнь. Мне, конечно, как матери приятно, что его картины раскупаются. Но, главное, он знает и чувствует, что рисует, а не слепо следует канонам живописного искусства.

— Но я же ничего не сделала для этого! Мне кажется, если у человека есть дар, он и будет рисовать. А нет, так что ж.

— Э, не скажи, Оленька. От окружения тоже очень много зависит. После года знакомства с Надей Сергей захандрил, стал выпивать, перестал кисти в руки брать и говорит нам с отцом: «А ну его к лешему эту мазанину! Уйду на завод, в смену.» А муж мой и отвечает: «Э не, сынок, так не пойдет. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Что это ты, сын, крутишь как цыган солнцем? Выбрал профессию, так совершенствуйся, неча нюни распускать.

— Да, любая профессия требует самоотдачи. Мне тоже хотелось бросить журналистику, найти более спокойное место: учителем стать или экскурсоводом в музей уйти. Но каждый раз меня что-то останавливало. Видно, не легко изменить своему призванию…

Сергей слонялся по мастерской из угла в угол. Делать ничего не хотелось, ни к чему не лежала душа. Чтобы занять себя хоть чем-то, принялся сооружать подрамники для холстов. Его отвлек телефонный звонок. Сергей поспешно взял трубку, в надежде, что это звонит Ольга. На другом конце провода послышался знакомый голос.

— Сережа, как твои дела? — это звонила мать.

— Ничего, мама, все в порядке.

— Не скрывай, сын, я же слышу по голосу, что-то неладное.

— Знаешь, мам, кажется, Ольга меня бросила. Не приходит в гости, избегает встреч со мной, не отвечает на телефонные звонки.

— Не может этого быть! Ты, наверное, ее чем-то обидел?

— Нет, ну чем я мог ее обидеть? Мы на какое-то время расстались. У нее была командировка, я был загружен, готовился к выставке. Ты же знаешь, мне оказана большая честь. Художественная академия меня, в числе лучших художников, направляет во Францию. Надо было отобрать лучшие работы, подготовить новые полотна, и все в спешке. На подготовку оставалось всего несколько месяцев.

— Я, думаю, не это стало причиной. Ты совершил ошибку тогда, когда не решился сделать ей предложение.