На экранчике показалось лицо тренера Огаста Снеллинга.

— Слушай, тренер, — почти не дыша, спросил Харт, — ты уже всех разослал в прошлое?

— Харт, — ровным голосом, полным ледяной ненависти, отозвался тренер, — после того как газеты буквально распяли меня, мне сказать нечего.

— Тренер, — взмолился Харт, — я ведь не прошу никаких публикаций. Твои слова никогда не будут напечатаны. Мне нужна твоя помощь.

— Мне нужна была твоя помощь позавчера, — напомнил Снеллинг, — а ты заявил, что новости есть новости. Ты сказал, что твой долг перед читателями — публиковать всякую новость до мельчайших деталей.

— Но речь идет о человеческой жизни! — закричал Харт, — Один из моих репортеров остался в прошлом, где ты тренировал команду. Если бы можно было воспользоваться одним из других туннелей — из числа тех, что вы использовали для отправки ребят назад, — я мог бы его отрегулировать на нужное время. Тогда я отправился бы за Джимми и привез бы его обратно…

— Я не врал, утверждая, что все отправлены обратно и все туннели закрыты. Последний игрок отправился домой нынче днем.

— Ну что ж, — медленно вымолвил Харт, — по-моему, это решает дело…

— Я слыхал о Расселе, — не дал ему договорить тренер, — и если он застрял в прошлом с этими индейцами, я бы назвал это поэтичной справедливостью.

Снеллинг резко отключился, и экран померк.

Брякнул колокольчик машины «Звезды». Харт утомленно отключил сигнал экстренного выпуска и вынул газету.

— Проклятье! Будь Джимми с нами, мы с этой вестью обставили бы даже «Космические пути».

Оглядев все три газеты одну за другой, он печально подытожил:

— Лучший репортер на свете, черт ему в глотку.

Профессор Эбнер Уайт читал курс элементарной астрономии, раздел Б.

— И хотя есть основания полагать, что Марс обладает атмосферой, — говорил он, — имеются все основания усомниться в возможности существования там жизни — слишком мало кислорода в атмосфере, буде таковая в наличии. Красный цвет планеты свидетельствует, что весь кислород, имевшийся некогда в атмосфере…

И в этот миг профессора Уайта грубо перебил юноша, медленно поднявшийся со своего места:

— Профессор, я слушаю вас уже полчаса и пришел к выводу, что вы сами не знаете, что говорите. Я могу вам сообщить, что на Марсе имеется атмосфера, что в ней хватает кислорода и условия для жизни вполне подходящие. Более того, жизнь там есть…

Тут юноша осекся, осознав, что натворил. Аудитория едва удерживалась от того, чтобы бурно расхохотаться, и по рядам прокатывались волны сдавленных хихиканий. Профессора Уайта не любил никто.

Профессор разевал рот и брызгал слюной, пытаясь заговорить. Наконец ему это удалось.

— Вероятно, мистер Калвер, — предположил он, — вам лучше подняться на кафедру, а я спущусь и займу ваше место.

— Извините, сэр, забылся. Это больше не повторится. При всех искренне прошу простить меня.

Он сел, а профессор Уайт продолжил лекцию.

Вот этот-то инцидент и объясняет, почему Раш Калвер вошел в легенды Висконсинского университета.

О нем рассказывали прямо-таки чудеса. На последнем курсе он был избран человеком года. Его приняли во все сколько-нибудь заметные студенческие организации, отвергавшие его прежде, хоть он и демонстрировал на первом и втором курсе большие успехи по части футбола.

В посредственном студенте вдруг пробудился блестящий интеллект. Те, у кого он раньше искал помощи в занятиях математикой и прочими дисциплинами, теперь сами ходили к нему за помощью.

Как-то раз он принял участие в диспуте по социально-политическим наукам и целый час излагал принципы правления утопическим государством. Слышавшие его речь позднее утверждали, что говорил он столь убежденно, будто видел подобное правительство в деле.

Но величайшей славы он добился на футбольном поприще, благодаря триумфам, принесенным висконсинской команде. В студенческом городке ходили слухи, будто он разработал и поведал тренеру ряд комбинаций, основанных на совершенно новых тактических принципах. Сам же Раш упорно отрицал свою причастность к их разработке. Но как бы то ни было, той осенью висконсинская команда буквально наголову разгромила всех противников. Команда за командой падала жертвой неукротимого натиска «Барсуков». Они добрались до Миннеаполиса и там с легкостью прошествовали триумфальным маршем через позиции могучих «Золотых сусликов». Болельщики и спортивные обозреватели буквально изнемогали от изумления, а весь футбольный мир трепетал от восторга.

Настоятельные требования общественности заставили Большую Десятку пересмотреть запрет на проведение игр по окончании сезона, и 1 января 1945 года «Барсуки» одержали на Розовой арене сокрушительную победу над «Троянцами» со счетом 49:0. Спортивные обозреватели нарекли эту игру величайшим матчем всех времен и народов.

Джимми Рассел сидел на дереве. Ему невероятно повезло, ибо в здешнем краю деревья редкость, а репортер наткнулся на дерево в тот самый миг, когда крайне в этом нуждался.