– И какой же вывод? – спросил Петерс.

– А вывод такой, что можно сработать «на живца».

– Это как?

– Наш человек под видом иностранца интересуется… ну, например, произведениями искусства, предлагает за них те же самые доллары… франки…

Вайнштейн сразу парировал:

– Но это должен быть человек, которого, во-первых, в Москве никто не знает; во-вторых, он должен владеть хотя бы одним иностранным языком; а в-третьих, он должен иметь опыт подобной работы – идёт-то он к бандитам, а не к тёще на блины. И где взять такого человека?

Отман молчал, понимая, что его идея попахивает утопией.

– Вы что-то хотите сказать, товарищ Юргенс? – обратился Петерс к человеку с бородкой, который до этого молчал.

– Я хочу сказать, что у меня есть такой человек.

– Ершов?.. Откуда ты взялся, ты же убит? – Алексей Балезин с неподдельным удивлением смотрел на однополчанина.

– Как видишь, живой, – улыбнулся тот.

Обнялись. Оба высокие: один светловолосый, другой чернявый, похожий на цыгана – они стояли друг против друга и не верили, что встретились. Поручик Балезин, до того как стать командиром пулемётной роты, командовал первым взводом, прапорщик Ершов – вторым. Три года назад в Карпатах при обстреле русских позиций австрийский снаряд прямым попаданием угодил в блиндаж. Все погибли. Но оказалось – не все. Прапорщик Ершов за пару минут до этого вышел по нужде. И остался жив. Но больше его никто не видел.

– Так ты, получается… – не договорил Алексей.

– Получается, что был ранен, но в полк не вернулся… можешь считать, дезертировал… я не боюсь этого слова. Я член РСДРП с тысяча девятьсот тринадцатого года и был направлен для работы в армии.

– Я догадывался…

– Знаю, что ты догадывался, особенно когда мою «Окопную правду» солдаты ненароком растащили на самокрутки. Спасибо, Алексей, что не донёс.

– Я русский офицер, а не доносчик.

– А я чист перед своей партией. Осуждаешь?

– Бог тебе судья.

– У нас, большевиков, Бог не в почёте. Впрочем, хватит о личном. Садись, перейдём к делу.

Ершов во всех деталях, подробно обрисовал обстановку, начиная с шестого января, то есть с происшествия с машиной Ленина. Закончил словами:

– Нам отпущен срок две недели. На тебя, Алексей, мы возлагаем большие надежды. Мне доложили, что после нашей пулемётной команды ты служил в контрразведке у Батюшина и многому научился. Но имей в виду: работа среди бандитов отличается от работы с вражескими агентами.

В это время в кабинет вошёл Курбатов.

– Знакомьтесь, мой заместитель Курбатов Пётр Иванович, начальник отдела Московского уголовного розыска.

Балезин и Курбатов пожали руки. Ершов продолжил:

– Для Москвы, Алексей, ты человек новый. Кроме нас с Петром Ивановичем и Юргенса, тебя никто не знает. Двух ребят для связи мы тебе дадим. И ещё, ты должен познакомиться с одним человеком. Сегодня же, он ждёт. Криминальный мир Москвы он знает, как никто другой. Его зовут Отман Сергей Генрихович.

Услышав это имя, Алексей замер.

– Что с тобой?

– Так, ничего, – замялся Балезин.

Фёдор взял листок бумаги, написал адрес и протянул Балезину. «Старославянсякий, 15, квартира 38», – прочитал тот и снова замер. Неужели случай в очередной раз вмешивается в его судьбу?

– Да что с тобой? – встревожился Ершов. – Ба! Да ты, наверное, голодный. Слушай, Петро, – кивнул он Курбатову, – сообрази кипяточку. У меня есть хлеб, немного сала и несколько леденцов. Пора отобедать.

В это время в кабинет вошёл Юргенс.

– Ну как, познакомились, разобрались?

– Да мы давно знакомы, – пояснил Фёдор.

– С окопов Австро-германской, – добавил Алексей.

Он шёл по Москве июня 1919 года. Вокруг уныло, неприглядно. Извозчики попадаются редко, трамваи почти не ходят, фонари перебиты, повсюду кучи мусора. Что Питер, что Москва – прошлая весёлая жизнь оторвалась и ухнула в пропасть безвозвратно. Неужели навсегда? Народу немного. Кто-то затаился дома, молится приходу белых; кто-то наоборот – дерёт глотку на заводских митингах, призывая красных бить Колчака и Деникина. Гражданская война – она у каждого своя.

Но Алексей Балезин думал не о войне. Утверждение, что его в Москве никто не знает, было неверным. Один человек знал, и этого человека звали Ольга Сергеевна – для него просто Оля.

… Это было в сентябре 1915-го. Он долечивался в одном из московских госпиталей. Сестёр милосердия не хватало, поэтому помогать приходили монахини, студентки, гимназистки и прочие добровольцы. Он хорошо помнил их первую встречу. Эту новенькую темноволосую, с соболиными бровями, сестру милосердия он приметил сразу. Она зашла в их палату ставить уколы. Настроение у Алексея было хорошее: угроза ампутации левой руки миновала, рука заживала, и он решил немного подурачиться.