Сабина почувствовала, что у нее потеют ладони, точно как на выпускном экзамене по математике. В горле пересохло.

– В каком контексте? – бездумно брякнула она.

Магдалена Телешко внезапно обернулась и, глядя ей прямо в глаза, процедила:

– Ох, да просто скажите нам, вы и впрямь считаете себя писательницей?

Сабина почувствовала, как в ней нарастает внутренний протест против ситуации, к которой ее подвели. В конце-то концов, это уже чересчур! Ей что, уготована здесь роль мальчика для битья? Пускай в глубине души она несвободна от сомнений, но зачем же выслушивать публичные оскорбления? Да она продала больше книг, чем все они вместе взятые и умноженные на пять!

Она бросила взгляд на свою руку: на пальце блестел крупный бриллиант, который она сама себе купила.

– А почему бы и нет? Я пишу книги и этим зарабатываю. Думаю, это входит в определение слова «писательница». Столяр зарабатывает тем, что делает мебель, врач – тем, что лечит людей…

Телешко посмотрела на нее с нескрываемым отвращением:

– Видите ли, сегодня, к сожалению, книги пишут все, но, прошу меня простить, это примерно как сравнивать маляра-штукатура с Микеланджело.

Это была уже тяжелая артиллерия, но Сабина увернулась от удара и в долгу не осталась:

– О, это правда, пишут все, но лишь немногие этим зарабатывают, – будто нехотя бросила она. – Им платят сами читатели, покупая их книги. А не иностранные фонды, которые раздают пособия по бедности, именуемые почему-то стипендиями – наверное, с целью конспирации и утешения бедных бумагомарателей.

Сабина обвела взглядом присутствующих и по выражению их лиц поняла, что затронула очень скользкую тему.

Но было уже поздно: на нее будто что-то нашло. Может, потому что эту чертову Телешко ей столько раз подсовывали как пример «настоящей писательницы». Да, может быть, именно из-за Ружи… Вероятно, дело было в том, что Сабине хотелось услышать хоть что-то приятное от собственной дочери.

Тем временем чертова Телешко снова зазвенела серебряными браслетами.

– Если это был камень в мой огород, то… не знаю, отдаете ли вы себе отчет, с кем вообще имеете дело.

– Ну что ж, о ваших книгах действительно мало что слышно. Оно и неудивительно, при таких-то тиражах… Но вы не беспокойтесь, я потрудилась поискать в «Гугле» ваше творчество. – Сабина, к собственному изумлению, давила на рычаг стервозности по максимуму. Внутри у нее все кипело. – Может, вы нам наконец расскажете, с кем нужно спать, чтобы получить статус самой выдающейся писательницы?

После этих слов замерли все, в том числе и сама Сабина, которая лихорадочно думала: «Неужели? Неужели я действительно сказала это вслух?»

Единственное, что было слышно в этой оглушительной тишине, – сдавленный смешок одного из операторов. Ведущая нервно рылась в своих записях, выискивая хоть что-нибудь, что могло бы перевести разговор в другое русло. Камера показывала обескураженное лицо Телешко: она глотала воздух, силясь восстановить дыхание. На помощь ей пришел критик, который уже взял эмоции под контроль.

– Вы делаете из себя посмешище! – выплюнул он в сторону Сабины. – Это безобразие! Вести разговор на таком уровне абсолютно недопустимо.

– Я посмешище? – Сабина быстро прикинула, что, сказав «А», нужно говорить и «Б»: положение все равно уже не спасти. Она приподняла красиво очерченные брови. – Посмешище – это вы с вашей рубрикой для узкого круга избранных, которая выходит в газете раз в месяц. Вы с вашим раздутым эго, которое с трудом помещается в этом бараке, переделанном в телестудию. Вот она, ваша культура! Лицемеры! – Отстегнув микрофон, она отшвырнула его на стол. Два оператора не успевали снимать эту сцену с разных ракурсов.

Сабина встала и вышла из студии. Она боялась, что если кто-нибудь сейчас ей что-то скажет, то вместо ответа она просто врежет в рожу. Понятно, затем ее сюда и пригласили: чтобы на контрасте с этими творцами, которых волнуют исключительно важные вопросы, показать, как она мелка. Унижение пронзало ее насквозь, переполняло каждую клеточку. Она была готова расплакаться.

Схватив пальто и сумочку, она выбежала из барака. Достала телефон. На экране мигала кнопка «Сообщение». Сабина быстро кликнула на нее. От Ружи. «Я тебя стыжусь. Ты мне больше не мать».

– Б**, б** и еще раз б**!

Ей хотелось швырнуть телефон в грязь. Она ощущала, как пульсирует жилка на виске, еще мгновение – и лопнет, заливая кровью то злополучное пространство, в котором рождались все персонажи ее отвратительных романов.

Сабина оперлась о стену. Попыталась выровнять дыхание. Позвонила в службу такси. Время ожидания – двадцать минут.

Это время она решила сократить и направилась навстречу машине. Шагала между складами и бараками на высоких каблуках, то и дело спотыкаясь на выбоинах. Выбрала номер Люцины, нажала. После трех звонков та взяла трубку и защебетала: