– Ты так спокойно рассуждаешь об этом…

– Ты тоже не выглядела взволнованной, когда говорила про то, что ждет тебя в том случае, если о наших отношениях узнает тайная полиция, – заметил Бондарь, изучая на ощупь висок Гоги.

– Никаких отношений нет! – заявила Тамара, опустившись на стул.

– Будут.

Это прозвучало слишком безапелляционно, чтобы стерпеть.

– С чего ты взял? – вскинула голову Тамара.

– Мы перешли на «ты», разве ты не заметила?

– Случайность!

– Вся наша жизнь состоит из цепи случайностей, – философски обронил Бондарь, после чего резко сменил тон. – Выгляни в коридор. Будет обидно, если нам помешают.

– Все уже разошлись, – сказала Тамара, бросив взгляд на часы. – Пятнадцать минут десятого. В такое время я одна засиживаюсь в редакции.

– Не считая пронырливого хорька…

– И вахтера. Он заступает на дежурство в девять.

– Я тебя не скомпрометирую, – пробормотал Бондарь, приводя в чувство постанывающего Гоги. – Выберусь через окно.

– А он? – Тамара посмотрела на сотрудника.

– Он выйдет через дверь и отправится домой. Но сначала…

Надавав Гоги хлестких пощечин, Бондарь предупредил:

– Ни звука! Будешь делать, что я тебе скажу. Вздумаешь своевольничать, так и останешься валяться на полу, со сломанной шеей. Ты меня хорошо слышишь?

– Мутели, – процедил Гоги. Найдя взглядом Тамару, обратился непосредственно к ней: – Пирши шегетси!

– Что он сказал? – дернул желваками Бондарь.

– Тебя обругал, – уклончиво перевела Тамара. – А меня… неважно.

Гоги заглянул в устремленные на него стальные глаза Бондаря и догадался, что распускать язык не следовало.

– Не бей меня, – попросил он, ерзая. – Извини, погорячился.

– Еще одно неосторожное слово, и я отправлю тебя охлаждаться. В морг. – Бондарь ткнул пальцем в болевую точку под ключицей пленника. Дождался, пока тот оправится от ошеломляющей боли, и холодно осведомился: – Ты мне веришь?

– Да, – выдавил из себя Гоги, начавший постепенно соображать, где он находится, что с ним происходит и чем это ему грозит.

– Набери полную грудь воздуха, – велел Бондарь.

– Зачем?

Ответ заменила зуботычина.

– Гхи!.. – глубоко вдохнул Гоги. Его глаза выпучились.

– Выдохни.

– Ф-фх…

– Еще!

– Гхи!

– Выдох, – напомнил Бондарь.

– Ф-ф-фххх…

– Вдох… выдох… вдох… выдох… Сильней выдыхай! До конца! Ну?

Побагровевший от усердия Гоги приготовился вновь наполнить легкие кислородом, но не тут-то было. Колено Бондаря уперлось ему в солнечное сплетение, выдавливая остатки воздуха. Его левая рука нырнула под отвисшую челюсть Гоги, отыскивая сонную артерию. Раскрытая правая ладонь обрушилась на переносицу. Сознание, ненадолго пробудившееся в Гоги, снова померкло. Словно фильм оборвался на середине. И это принесло облегчение. Уж очень страшное получалось кино. Лучше ничего не видеть и не слышать.

Тамара, которой было велено засечь четыре минуты, почти не сомневалась в том, что вернуть к жизни Гоги больше не удастся.

– Что ты наделал? – тоскливо спросила она, глядя на мужчину, так стремительно и неожиданно ворвавшегося в ее жизнь, чтобы разом изменить ее – изменить решительно и бесповоротно.

Мужчина, назвавшийся Евгением Бондарем, вел себя так, будто имел на это право. Он распоряжался Тамарой как своей собственностью… и она не стала бы утверждать, что ей это не нравится. Однако теперь он перешел все границы.

– Ты его убил, – прошептала Тамара. – Ты убил человека.

– Забавно, – усмехнулся Бондарь, оставшийся сидеть возле бесчувственного тела. – Был хорек, стал человек.

– Ничего смешного не вижу.

– Я тоже. Сколько прошло времени?

– Чуть больше минуты, – ответила Тамара, поражаясь тому, что до сих пор не впала в истерику или не грохнулась в обморок рядом с несчастным Гоги.

– Главное, не прозевать момент, – деловито произнес Бондарь. – Если переборщить, то в мозгу подопытного произойдут необратимые изменения. Так что следи за часами.

– Я слежу, но я…

– Не переживай. Хорек не только выживет, но и будет продолжать шнырять вокруг тебя с прежним проворством. – Бондарь сунул в рот сигарету, которую так и не решился закурить. – Обычный шок, неизбежный при стирании памяти.

– Он хоть имя-то свое сумеет вспомнить? – жалобно спросила Тамара.

– Запросто. У человека существует что-то вроде оперативной памяти, которую можно обнулить. На основной программе это никак не отразится.

– Две с половиной минуты, – объявила Тамара, после чего не удержалась от укоризненного замечания: – Ты относишься к людям, как к компьютерам!