Шрифт:
– А что, если я ей дополнительный разрез между ног сделаю? – предложила Раиса, деловито ощупывая Тамару свободной рукой. – Поперечный. Вот здесь.
– У тебя просыпаются садистские наклонности, – неодобрительно произнес Юрий. – Ревнуешь ее к нашему Джеймсу Бонду?
– Ревность тут ни при чем, – стала оправдываться Раиса. – Я хочу вызвать у пациентки болевой шок. Пусть заткнется и утихомирится, не то я печень обязательно задену.
Несмотря на собственные крики и рыдания, Тамара слышала все, о чем говорили ее мучители. От этого было еще страшнее. Неужели они не шутят? Неужели действительно станут резать Тамару, комментируя вслух свои действия и впечатления?
– Не-е-ет! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!
Прикосновение холодной стали к обнаженной коже подействовало на Тамару как укус паука, парализующий жертву. Сотрясаясь от неимоверного напряжения, она закусила губу. Во рту стало горячо и солоно. Лихорадочно стараясь припомнить хотя бы одну, самую коротенькую молитву, Тамара зажмурилась. Перед глазами плавали оранжевые круги, неправдоподобно яркие на бархатисто-черном фоне.
Апельсины в ночном небе…
Мыслишка промелькнула и растаяла, оставив вместо себя гулкую непроглядную пустоту. Слегка нагревшееся острие скальпеля переместилось на провалившийся до самого позвоночника Тамарин живот.
Она разлепила окровавленные губы, чтобы напоследок оповестить вселенную о своем ужасе перед невыносимыми страданиями. Родилась только для того, чтобы умереть нелепой, страшной смертью? Зачем тогда было все? Кому это понадобилось? Кто создал мир, пронизанный болью бесчисленного множества живых существ?
Обреченных на погибель…
Таких хрупких…
Таких смертных…
Какая несправедливая, какая жестокая затея! Не надо было, господи, ох, не надо…
– НЕ НА-АДО-ООО!!!
Тамарин крик наполнил помещение, ударился о бесчувственные белые стены и оборвался. Смолк, как отрезанный.
Тогда заговорили стены. Женским голосом заговорили:
– Ну, как там грузинская царица? Цела еще? Или уже попортили шкуру?
Не веря своим ушам, Тамара открыла глаза.
Юрий и Раиса стояли к ней спиной, уставившись на видеокамеру, приткнувшуюся под потолком. Чуть ниже помещался динамик, вмонтированный в стену. Будто круглый зев робота, издающий едва слышное шипение.
– Мы только-только собрались приступать, Маргарита Марковна, – отрапортовал в видеокамеру Юрий, вытянувшийся чуть ли не по стойке «смирно».
– Она нам такой концерт закатила, такой концерт, – пожаловалась Раиса.
– Заткнись, ш-шт. Не с тобой, ш-шт, разговариваю. Юрасик!
– Да, Маргарита Марковна?
– Операция, ш-шт, отменяется. Царицу не трогать. У меня насчет нее другие, ш-шт, планы.
– А тренироваться? – огорчился Юрий.
– На кошечках, дружок, на кошечках, – посоветовал динамик. – Мне тут одну интересную идею, ш-шт, подкинули. Между прочим, авторство, ш-шт, принадлежит капитану Бондарю. Жаль, царица Тамара не сумеет поблагодарить своего любимца. – Нечеловеческий хохот, грянувший из динамика, вызвал дребезжание стекла по всей операционной. – Слышишь меня, грузинская, ха-ха, царица? Женя о тебе позаботился. Не счел, ха-ха, за труд придумать для тебя особую казнь. Эксклюзив, ха-ха!..
Юрий и Раиса поспешили поддержать невидимую женщину смехом, но тут динамик еще разок весело хрюкнул и отключился. Вслед за ним – Тамара.
Глава 20,
из которой следует, что на счастье можно бить не только посуду, но и часы «Ролекс»
Под вечер 24 декабря Бондарь лежал на кровати с закинутыми за голову руками и смотрел в потолок, потому что смотреть больше было некуда. Чужая спальня опостылела ему хуже горькой редьки, не говоря уже о чужой женщине, посапывавшей рядом.
Бондарь пялился в потолок, а видел Тамару. Ночью она снилась ему несколько раз, снилась в белом платье. Какой-то заброшенный сад, безлюдные аллеи, открытое окно, а в нем – Тамара. Она не замечала Бондаря, пока его сердце не сбивалось на тревожный стук, разносящийся по всей округе. Он силился улыбнуться – тщетно. Тянулся, чтобы коснуться ее руки, – зря.
Теперь, когда изнуренная сексуальными излишествами Морталюк оставила Бондаря в покое, он снова и снова вспоминал сон и гадал, что же такого страшного происходило в саду, что на душе до сих пор было тоскливо и муторно. А еще Бондарь мысленно сочинял письмо.
Он никогда не писал писем, ни Тамаре, ни кому-либо еще. Считал это пустой тратой времени. А тут вдруг этот неожиданный приступ сентиментальности. Сперва Бондарь противился, приказывал мозгу прекратить бесполезное занятие, однако потом сдался. Других занятий все равно не было. Не с Морталюк же сюсюкать в ожидании подходящего случая для побега.
Привет, Томчик, звучало в голове Бондаря. Как живешь? Лично я – не очень. В общем и целом живу, но не так, как хотелось бы. Дурацкая ситуация. И зачем только ты мне повстречалась?