Потом я не однажды говорил себе, что сделал это под влиянием минутного порыва, в каком-то помрачении рассудка. Но тогда просто сработала привычная ловкость рук, которую я тренировал годами.

Когда все уже расслабились и бывший военный с тяжелым лицом взял колоду и стал собирать со стола карты, я, почти не глядя на него, взял в руки свои карты и, смеясь над чьей-то остротой, смешал их и протянул ему. Не знаю, вздрогнула ли в тот миг опять рука Белинды. Сам я нисколько не боялся, что банкомет или кто-то другой заметит скользящее движение моего пальца, которым я отделил от других карт четверку и отправил ее себе в рукав.

Я не знал, будет ли она еще там, когда я приеду домой. Но когда я, закрывшись в своей ванной, закатал рукав, она оказалась там: лежала и ждала, когда ее вернут в колоду, чтобы уйти тем же путем, каким пришла.

– Придется тебе еще подождать, – прошептал я.

Четыре трубы, две дымом вверх, две вниз, изрыгали толстые сине-черные клубы в голубое небо.

Мне вдруг стало стыдно. Я убрал карту.

«Вот это была игра», – вот и все, что Белинда и я говорили потом о той ночи. Наша жизнь шла своим чередом. Выигрывали мы больше, чем проигрывали.

Я обернул карту в прочный прозрачный пластик и хранил ее в бумажнике. Мне не хотелось ее помять. Иногда я вынимал ее, чтобы взглянуть на коренастые кирпичные трубы, но уже через две секунды мне становилось не по себе, и тогда я переворачивал ее и еще несколько секунд разглядывал рубашку.

Мне доводилось играть и супердорогими колодами, и дешевыми пластиковыми, купленными где-нибудь на бензозаправке. Профессиональная колода не должна быть вычурной; поэтому мы предпочитаем рабочих лошадок фирмы «Байсикл», и чем потрепаннее, тем лучше. Бессмысленный орнамент их рубашек не меняется годами. Хотите разнообразия? Пожалуйста, они бывают синие и красные.

Мы как раз играли стандартной красной колодой, когда мне сдали четверку дымоходов.

Я продолжал тренировать пальцы. Слушал истории о скрытых картах. Мое внимание возрастало вдвое, если речь шла о комбинациях с дымоходами. Раньше я никогда не был суеверным, но тут у меня выработалась одна привычка. Мне нравилось чувствовать свою карту кожей. Чтобы она плотно прижималась ко мне во время игры.

Когда мне предстояла серьезная игра с особенно крупными ставками, я вынимал мою четверку из ее футляра – смешанное чувство восторга, удивления, сожаления и облегчения оттого, что она все еще на месте, у меня так никогда и не прошло. Я клал ее на внутреннюю сторону руки за широкую резинку, которую надевал под сорочку чуть выше запястья, в мое зарукавное хранилище. С ней я чувствовал, что удача на моей стороне, – вот как я объяснял себе это.

Некоторые транспортные компании оставляют на своих сухогрузах каюты для пассажиров. Так можно перебраться через Атлантику. До нас дошел слух, что на одном из таких судов играют по-крупному. Разумеется, мы тут же купили билеты. Получилось дорого, хотя путешествовали мы не на круизном лайнере и из своей каюты видели не бассейн с голубой водичкой, а заставленную контейнерами палубу.

Два дня мы сторонились других пассажиров. На третий, как раз перед игрой, я вышел пройтись, когда кто-то хлопнул меня сзади по плечу.

– Эй, парнишка!

– Мордашка!

Я страшно удивился – оказывается, он еще живой! Но он даже почти не изменился.

– Надо было догадаться, что встречу тебя здесь, – сказал он. – Я слежу за твоей карьерой.

Белинде он очень понравился. Он флиртовал с ней напропалую, но никогда не переходил границы. Рассказывал ей красочные истории о нашей первой встрече. Изобразил, какое у меня, по его словам, было лицо, когда мне выпала дама пчел, причем сам даже не позаботился узнать, посвящена она или нет.

Вечером я, как всегда, вложил свою карту в маленький кармашек на запястье и прищелкнул резинкой, прежде чем покрыть ее сорочкой и пиджаком. Все собрались в импровизированном салоне, где пили мохито до захода солнца.

Игроков было семеро. И со всеми, кроме одного, мне уже доводилось сидеть за столом раньше: мир ведь тесен. В этот раз стол со мной, Белиндой и Мордашкой делил программист-маронит, которого я уже раз обставил на игре в свинку; французский издатель, который был однажды моим партнером в сокрушительной партии в бридж; судья из Южной Африки, известный как криббедж-убийца; и сам капитан, самодовольный сморчок в рубахе из синей парчи. Он-то и был новеньким. Но мы понимали, что вся эта затея с картами – его ума дело, а значит, он будет играть по-крупному.

Разумеется, он и выбирал игру. И, разумеется, техасский холдем. Я закатил глаза.

Левантиец оказался слабее, чем я помнил. Судья был осмотрителен, но непредсказуем и умен. Издатель потихоньку наращивал ставки. Мордашка играл в точности как раньше.

Моей главной соперницей была Белинда. Мы с ней рвали друг друга на части.

Капитан вообще почти не умел играть и сам этого не понимал. Он хорохорился. Говорил всем, чья сейчас очередь ходить, чья – делать ставки, подсказывал, кому что нужно выиграть. Все мы тихо его ненавидели. И не посылали его к черту только потому, что это был его корабль, его стол и его затея.