Отсутствовала она не очень долго, папку вернула на место и принялась будить Смыкова поцелуями.

Ни одна бумага не пропала, но на некоторые налипли мокрые песчинки. В тот же вечер он честно признался во всем особисту и был водворен на гауптвахту, оборудованную в бывшем винном подвале бывшего господского дома. Там Смыков провел двое суток, на третьи получил устную благодарность командира части за проявленную бдительность и первым же транспортом был отправлен на родину.

Дальнейшая судьба коварной Рамоны осталась неизвестна Смыкову, хотя он мог дать голову на отсечение, что это были не происки цэрэушников или пресловутых «гусанос», а интриги своих же контрразведчиков, не привыкших ждать у моря погоды и поэтому активно ковавших врагов собственными руками.

Как бы то ни было, но ефрейтор Смыков на этой истории заработал не только приличную служебную характеристику, но даже юбилейную медаль к столетию вождя. Все это впоследствии помогло ему пролезть в органы милиции, стать кандидатом в члены партии и поступить на заочное отделение юрфака.

После третьего курса он уже имел на погонах две звездочки и работал следователем Талашевского райотдела внутренних дел. Въедливый, дотошный, почти не пьющий и не чуравшийся рутинной работы. Смыков вскоре оказался в фаворе у высокого начальства. Он научился усмирять редкие, но буйные вспышки похоти, и несколько скоротечных романов с отборными распутницами и нимфоманками никак не отразились на его служебной карьере. Женщины скромные, целомудренные, с нормальными сексуальными запросами Смыкова абсолютно не интересовали. Ясно, что человек с такими склонностями семью заводить не стремился.

Работа следователя была напрочь лишена всякого намека на романтику, зато выматывала до упора. На каждого из коллег Смыкова валили по пятнадцать-двадцать дел в месяц. В бездонном море постановлений на арест, актов экспертизы, протоколов допросов, ходатайств, справок, характеристик, отказных материалов и частных определений они барахтались, как цуцики в выгребной яме. Для того чтобы разобраться с причинами пожара в интернате для глухонемых, необходимо было не только проштудировать весь свод правил пожарной безопасности, но еще и кучу ведомственных инструкций собеса. Оформление дела о краже курицы отнимало столько же времени, что и убийство при отягчающих обстоятельствах.

На следователя давили со всех сторон: судья требовал неукоснительно соблюдать сроки расследования, прокурор — глубже вскрыть причины правонарушений, начальник милиции, наоборот, — рубить все побочные ветви и гнать вверх процент раскрываемости. Партийные органы вообще творили все, что хотели, — то заставляли возбуждать липовые дела, то замазывать действительно серьезные преступления. В этой стране у Фемиды давно отняли меч и весы, зато оставили повязку на глазах, чтобы все, кому не лень, могли безнаказанно насиловать бедную женщину.

У каждого подследственного были покровители, друзья и родственники, которые упрашивали, грозили, сулили взятки, падали на колени, посылали подметные письма и строчили жалобы в высшие инстанции. Весь рабочий день следователя был сплошным стрессом, и ничего удивительного, что алкоголизм стал для них таким же профессиональным заболеванием, как силикоз для шахтеров.

На свежий воздух удавалось вырваться лишь изредка — для проведения следственных экспериментов или для осмотра места происшествия. Следователи дежурили по очереди и выезжали на все кражи, убийства, изнасилования, поджоги и дорожно-транспортные происшествия со смертельным исходом. В конце дежурства можно было неплохо расслабиться в компании румяных от ветра гаишников, бледных от ночных бдений работников вневедомственной охраны и лоснящихся от достатка участковых, никогда и ничего не покупавших за свои кровные.

Однажды, благодаря именно такому пикнику, Смыков с товарищами раскрыл по горячим следам опасное преступление и повязал целую банду.

Дело было в воскресенье. Смыкова подняли с постели рано утром и в составе наспех сколоченной опергруппы послали на станцию Воронки, где неизвестные преступники крупно погромили орсовский магазин (сквозь разбитую витрину были видны только голые юлки да разоренная касса).

Осмотр магазина и прилегающей к нему территории ничего не дал: следы были густо засыпаны махоркой, орудия взлома отсутствовали, дактилоскопические отпечатки не фиксировались, свидетелей не оказалось.

Взято было много ценного товара: ширпотреба, галантереи, спиртного. Среди последнего числилось и несколько ящиков коньяка «Лучезарный», выделявшегося не только своим отменным качеством, но и фасонной бутылкой с тисненными по стеклу виноградными гроздьями.

Последний уцелевший ящик коньяка сыщики изъяли как вещественное доказательство, ради проформы покрутились на машине вокруг станции, проверили несколько квартир, имевших репутацию притонов, и в конце концов решили залить горе. Смыков в принципе не одобрял такие мероприятия, но старшим в группе был не он, а инспектор уголовного розыска, еще не опохмелившийся после вчерашнего возлияния. Во всей округе, находившейся под постоянным экологическим насилием цементного завода, железнодорожных мастерских и базы минеральных удобрений, имелось одно-единственное место, где можно было красиво отдохнуть, — березовая роща на берегу озера Рогоза. Туда и направились. Нашли небольшую чистую полянку, развели костер и стали жарить шашлыки из гуся, неосмотрительно попытавшегося четверть часа назад пересечь их дорогу. Под гусиные шашлыки очень хорошо пошел коньяк.

Вскоре один из милиционеров, отлучившийся по нужде, сообщил Смыкову на ухо, что на соседней поляне тоже пирует какая-то компания — человек семь мужиков и две бабы, уже полуголые. Законом это не воспрещалось, но бдительный Смыков послал милиционера назад с заданием: выяснить, что именно там пьют. Вскоре разведчик вернулся с пустой бутылкой от «Лучезарного» в руке.

Урки успели упиться дармовым коньяком до такой степени, что их поочередно брали за ноги и осторожно оттаскивали за кусты, где стояла милицейская машина с открытой дверцей. Тревогу подняла только последняя из шайки — молодая цыганка, при транспортировке волоком напоровшаяся ничем не прикрытой задницей на чертополох.