– Любить мне Костю этого вроде не за что, а все равно жалко, – признался после затяжной паузы Петр, зябко передернув плечами.

– Тогда тебе в хиппари пора подаваться. Будешь битлов патлатых слушать и подпевать… – Роман тоненько проблеял, кривляясь: – Лав, лав, лав…

– А, лавэ! – понимающе протянул Петр. – Лавешники. Без них никак. Когда нужда подопрет, еще и не так взвоешь!

Невольно усмехнувшись такому неожиданному выводу, Роман прицелился из пистолета в проплывающую над головой разлохматившуюся тучку и с деланым безразличием произнес:

– Нам с тобой выть не пристало, Петруха. Мы ж миллионеры теперь. Я ведь в доле, не возражаешь, надеюсь? Бандита завалил. – Ствол указал на мертвого Стингера. – Тебя спас. – Ствол замер на уровне груди собеседника.

– А я разве спорю? – удивился тот.

– Вот и хорошо, что не споришь.

Услышав то, что он хотел услышать, Роман принялся обыскивать труп и радостно присвистнул, обнаружив во внутреннем кармане пачку долларов, перехваченную двумя оранжевыми резинками. Это была та самая пятитысячная бандеролька, которую он передал Стингеру из рук в руки перед роковым походом в казино. Добрый знак. Обещание новой жизни, удачливой, богатой, независимой. Роман ласково погладил стопочку долларов и улыбнулся.

– Поделим?

– Что ты сказал? – Взгляд Романа моментально оттаял, но при этом оказалось, что глаза у него вовсе даже не судачьи, а акульи – круглые, злые, непроницаемо-черные.

– Эти деньги, говорю, поделим? – не унимался Петр. – Чтобы, значит, все по-честному было.

– Обязательно, – кивнул Роман, пряча пачку за пазуху. – Непременно. Как только ты покажешь, где лежит чемоданчик. Все, что найдем, – пополам, идет?

– Делить будем на троих, – сказал Петр, да так твердо, что Роман сразу вспомнил: имя его в Евангелии означает «камень».

– Кто третий? – удивился он. – Этот, что ли? – Роман пнул ногой безответный труп бандита.

– Меня вместе с девушкой уводили, помнишь? – полез с пояснениями Петр. – Элькой ее зовут… если по-солидному, то Элеонорой. Сын у нее маленький, слепой совсем. Ему срочно операция требуется. Ей деньги нужны, очень, а она в погребе сейчас сидит и…

– Ну, раз в погребе сидит, тогда конечно, – осклабился Роман, не дослушав историю совершенно безразличной ему Эльки. – Тогда она свою долю выстрадала, не спорю. Не отрекаться же от нее трижды, а, Петр?

– Чего-чего?

– Не обращай внимания, – небрежно отмахнулся Роман. – Книгу одну вспомнил.

Он аккуратно опустил пистолет в боковой карман стволом вниз, так, чтобы выхватить его можно было в любой момент, и продолжил обыск убитого. Несколько сотен рублей да ключи от машины, вот и весь новый улов. Но впереди ожидал такой фантастический приз, что губы Романа заранее расплывались до ушей, словно их тянули за невидимые ниточки.

– Пошли, Петруха, за чемоданчиком, – весело предложил он. – Не будем попусту терять время. Не так уж его много нам отмерено.

Только Роман знал мрачный подтекст, заложенный им в последнюю фразу, и это наполняло его чувством превосходства, чуточку дурашливым и невыразимо приятным. По склону он чуть ли не мячиком скатился, опередив спутника на добрых два десятка шагов, и некоторое время любовался им снизу, нетерпеливый, как жених, поджидающий богатую невесту. Предупредительный, как политическая шестерка, встречающая у трапа самолета главного хранителя общака МВФ.

А потом он нырнул следом за Петром в камыши, и они на пару прошуршали несколько раз вдоль речки-вонючки.

Никаких признаков чемоданчика, набитого долларами, возле самой коряги и вокруг нее обнаружено не было. Петр что-то недоуменно бубнил, разводил руками, а Роман еле сдерживался, чтобы не разнести башку этого недоумка одним точным выстрелом.

Он не сделал этого лишь потому, что ему не хотелось лезть в холодную воду. Странное дело, но перспектива промочить ноги пугала Романа больше, чем четвертое убийство за неполные сутки.

Куст, за которым притаился мужчина с собакой, назывался бузина. Мужчина назывался кинологом, носил фамилию Мищенко и мягкие висячие усы сильно устаревшего запорожского образца. Собака была восточно-европейской овчаркой по кличке Маркиза. Вместе с Мищенко и Маркизой в засаде незримо присутствовало также несметное полчище мельчайших паразитов, каждый из которых и все скопом именовались в медицине вошью лобковой.

Мищенко, когда чесался, обзывал этих тварей, напоминающих микроскопических крабиков, словом более распространенным в народе: мандавошки. Одна заплутала в его левом усе, парочка копошилась в дремучем волосяном покрове груди, а основные мандавошечьи силы сосредоточились известно где и после беспрестанных прочесываний укромных уголков сохранялись в полном составе, подобно чеченским боевикам, рассредоточившимся на местности.