Если я отыщу нужную заправку и дождусь там «Мерседес», то почти наверняка обнаружу в его салоне своего врага, не защищенного крепостными стенами и зубастыми пастями сторожевых псов. Я не был столь наивным, чтобы надеяться на то, что Геворкян раскатывает по округе в беспечном одиночестве, но свита его в последнее время поредела и в ней вряд ли присутствовали герои, готовые закрывать босса собственными телами. В любом случае бензозаправка была самым удобным местом для сведения счетов.

Взвесив все варианты, я остановился на одном из них, удовлетворенно хмыкнул и только тогда вспомнил о своей верной боевой подруге, так вовремя вмешавшейся в мой поединок с Рубеном.

По-моему, за последние полчаса она ни на йоту не изменила своей трагической позы, разве что начала мелко подрагивать, как озябший щенок.

– Холодно? – ласково спросил я. – Укрыть тебя курткой?

– Мне не холодно, – глухо отозвалась Верка, не поднимая лица. – Мне страшно.

Я присел рядом, принялся гладить ее по волосам, похлопывать по спине. А еще я что-то приговаривал при этом монотонным, убаюкивающим голосом, как делал это, когда заговаривал маленькие детские беды своей дочурки. Каждый хороший отец умеет быть добрым волшебником, и когда-то у меня это неплохо получалось.

Теперь, выходит, я сеял вокруг зло. Утешал девушку, которую втянул в эту историю, а этажом ниже лежал убитый ею человек, превращая все мои увещевания в жалкий лепет. Порой мне чудилось, что он возится там, внизу, пытается встать и присоединиться к нам. Верке тоже что-то померещилось, потому что она внезапно приподняла голову и стала прислушиваться.

– Что это было? Ты слышал стон?

– Ветер, – ответил я спокойно, хотя сам невольно вздрогнул.

– Этот парень, которого я… – пропустив слово «убила», Верка с трудом закончила фразу: – Его как звали?

– Не знаю, – соврал я. – Обычный бандюга. Зачем тебе его имя?

– Не нужно было его… – она опять запнулась.

– А что было нужно? Ждать, пока он сам перестреляет нас к чертовой матери?

– Скажи честно: что ты сделал бы с ним после допроса?

Скорее всего Рубен, связанный по рукам и ногам, остался бы дожидаться своей дальнейшей участи, живой и относительно здоровый. Но Верка не это хотела услышать, поэтому я уперся взглядом в дальнюю стену и соврал:

– Он все равно должен был умереть. Так что не кори себя за случившееся… Никто ни в чем не виноват. Ты могла поступить только так, как поступила. Пьеса с заранее распределенными ролями. Они там, наверху, наверное, обхохатываются.

– Внизу, – тихо поправила меня Верка.

– Что?

– Внизу. Там, где котлы с кипящей смолой.

Я перевел на нее взгляд и увидел ее глаза, глядящие на меня сквозь спутанные волосы. Глаза лихорадочно блестели, как у моей маленькой Светланки, когда я рассказывал ей страшные сказки на ночь. Смесь испуга с еще более сильным любопытством.

Невесело усмехнувшись, я произнес:

– Знаешь, никаких адских котлов не нужно, если уже на этом свете есть газовые камеры и ванны с серной кислотой. Люди, они такие, что чертям ловить нечего.

– А ангелы?

– Ангелы, я думаю, нашим миром брезгуют. Сплошная клоака, один грандиозный сортир, в котором и нужду справляют, и жрут, и трахаются. А между делом друг за другом подсматривают, на стенках глупости малюют или по карманам шарят… Откуда здесь ангелы, Верунчик?

Не отводя от меня глаз, она вдруг попросила шепотом:

– Иди ко мне. Хочу, чтобы ты меня обнял.

Я подчинился, и кожа наших курток таинственно зашуршала, соприкоснувшись.

– Так лучше? – спросил я, поражаясь самой настоящей, неподдельной нежности, которая прозвучала в моем голосе.

– Лучше… Но я хочу, чтобы стало совсем хорошо. Попробуешь коки?

– Ты про свой порошок? Нет, Верунчик. Не попробую. И тебе не дам.

– Тогда давай выпьем водки, – предложила она с легким раздражением. – Я хочу забыть, понимаешь? Все забыть!

Я перевернул ее на спину, мягко накрыл продолжающие что-то шептать губы, а свободную руку запустил Верке под куртку. То, что последовало дальше, было самой неуклюжей сексуальной прелюдией на свете. Мы, суетясь на узком матраце, поспешно освобождались от лишних тряпок и одновременно нетерпеливо ласкали один другого, путаясь в одежде. Наши руки сталкивались, мешая друг другу, а холодные носы терлись и неловко елозили по щекам. Это была никакая не эротика, это была болезненная лихорадка, охватившая нас обоих.

Мне не пришлось разводить ей ноги в стороны – она сделала это сама, шумно дыша, как после километрового кросса. Ей не пришлось указывать мне путь, я попал туда, куда метил, с первой попытки, и контраст между холодной кожей бедер и горячей пещеркой, приютившей малую частицу меня, оказался потрясающим.

Мы одновременно вскрикнули: я – оттого, что ладони, подсунутые под Верку, ощутили податливую, готовую ко всему мякоть, она – потому что мои ягодицы под ее пальцами превратились в камень.