Ее пригласили работать в новый ресторан семьи де Савинье «Шато дю трубадур» полгода назад. Вернее, тогда еще самого ресторана в помине не было. Были идея, помещение и шеф-повар Алекс Романи с его тремя гребанными мишленовскими звездами и предложенным меню из сети ресторанов де Савинье. Мари оформляла помещение. Романи воевал с владельцем за каждое измененное наименование. Вивьен Лиз де Савинье, дочь владельца, фонтанировала фантазиями, поскольку больше заняться ей было нечем.

Но даже к подобному бедламу последних месяцев в «Шато дю трубадур» Мари привыкла по роду своей профессии с шестнадцати лет. Первую идею она продала рекламному агентству именно в том нежном возрасте, будучи чертовски наивной и оглушительно юной студенткой Боз-Ар де Пари. Просто подала проект на конкурс под именем своей матери. И ей ответили. Обычно в жизни такого не происходит. Но с маленькой художницей Мари Легран случилось. К двадцати годам в мире дизайнерского бизнеса она сделала себе имя — Принцесса Легран. Так звали ее и сотрудники, и конкуренты. И даже некоторые клиенты.

За четыре года работы проект оформления ресторана в средневековом стиле для де Савинье был, кажется, самым изнуряющим. Открытие анонсировали 1 декабря. И Мари разрывалась между работой и необходимостью порвать с Алексом. К счастью, оставалось два дня. Два. И она будет свободна и от того, и от второго. Даже несмотря на обиду и ревность, душивших ее, будто змеи.

Она была интрижкой. Лиз он любил.

— Это другое, — повторила Мари и тряхнула головой, сворачивая к парковке возле ресторана. — Искренно надеюсь, что это другое и дальше будет держаться от тебя подальше.

— Не будь такой злючкой, малышка, — рассмеялся Алекс, выходя из машины и направляясь ко входу в ресторан. — Тебе не понять. Ты вообще дальше своих эскизов ничего не видишь. А ведь я тоже художник в некотором смысле. Лиз — моя муза, а на что можешь вдохновить ты?

Ни разу не обернувшись на Мари, он продолжал болтать, пока не скрылся за дверью. Она некоторое время смотрела ему вслед. А потом, подавив всхлип, грозивший превратиться в рыдание, стукнула кулаками по рулю.

Она тоже не любила Алекса. И он тоже был для нее — «другое». Всего лишь важный аксессуар к тому, что окружающие считали нормальностью. Стабильные отношения. Постоянный партнер. Мужик, который живет в твоем доме. И никакой любви, которую однажды она отважилась искать в его объятиях. Любовь при таком раскладе не предусмотрена. Просто она задыхалась от одиночества. И ни дня не ощущала себя на своем месте. С Алексом было просто — слишком занятый собой, он почти никогда не обращал внимания на ее странности. А если и замечал, то списывал на «творческую натуру». Собственно, почти все и всегда списывали ее замкнутость и недружелюбие именно на это.

«Художники часто смотрят в себя, а не вокруг», — пожимал плечами отец, когда мать в очередной раз билась над тем, чтобы познакомить ее с кем-то, кто был бы рядом. Ее сверстницы давно бегали на свидания, тогда как Мари торчала в студии на втором этаже их дома. Да, пожалуй, мадам Легран спешила приспособить ее к жизни, будто боясь не успеть.

Мари все-таки всхлипнула. Но тут же вытерла ладонью в перчатке выступившие слезинки с обоих глаз и внимательно посмотрела на влажные пятна, оставшиеся на тонкой шерсти. Негромко вздохнула и, захватив с заднего сиденья сумку с лэптопом, покинула салон авто и прошла в ресторан.

Работа всегда спасала. Работа была лучше любовника.

В каком-то смысле с ней согласилась бы и Вивьен Лиз. Но не столько ввиду склада характера, сколько ввиду кипучей энергии, которую особи противоположного пола не могли выдерживать продолжительное время. Ну и ввиду того, что Алекс Романи достал и ее тоже.

На нее Мари наткнулась практически сразу.

— В доспехах швейцару неудобно будет, — затараторила Лиз с порога. — Ему, чтобы дверь открыть, придется громыхать грудой железа, местами плохо смазанной… И потом они тяжелые, я смотрела… Отметаем!

— В изначальном плане этого и не было. Вы сами настаивали, — рассмеялась Мари, переключившись.

— Но все равно же должно что-то быть!

— Я по-прежнему настаиваю, что чем проще, тем лучше.

— То есть просто горожанин.

— Лучше мальчишка при харчевне. За несколько денье открывает господам дверь. Питается похлебкой на кухне. Рассказывает какие-нибудь занятные истории.

— Алекс не согласится варить похлебку.

— Алекс не согласится, — хмыкнула Мари. — Это всего лишь легенда. У всего должна быть легенда.

— Излишне натуралистично.

— До натурализма, поверьте, здесь далеко. Зато такого больше нигде не будет! Последняя реплика подействовала. Лиз подзависла, соображая. Сообразила, впрочем, довольно быстро.

— Ладно. Я об этом подумаю. Можно поискать кого-нибудь… в театральной школе для начала… Если истории будет рассказывать, надо чтобы умел это делать, — Лиз ко всему подходила фундаментально.

— Можно все что угодно. Но у нас два дня, — отрезала Мари, впрочем, тут же примирительно добавив: — Доспехи возвращаем в студию?

— Нет! — вскрикнула мадемуазель де Савинье. — Мы их где-нибудь поставим! Чтобы просто стояли.

— С этим сложнее. Интерьер продуман до мелочей. Все готово.

— Мы подумаем еще.

— И как вашей головы хватает, чтобы столько думать? — снова засмеялась Мари.

Этот вопрос, в сущности, мучил и Лиз. И собственной голове она удивлялась тоже.

Потому просто пожала плечами и, предупредив дизайнера, что в случае необходимости стоит искать ее между кухней и кабинетом де Савинье, направилась для начала на кухню. К одиннадцати должна была приехать съемочная группа, готовившая рекламный ролик о «Шато дю трубадур» для ТВ. А до этого времени следовало проконтролировать ход подготовки блюд для съемки. Ей до всего было дело. И во все она совала нос, чем крайне раздражала даже собственного отца, что уж говорить о прочих?