Келли повел его к эскалатору. Поднявшись наверх, они вышли в сторону Девятой авеню. Под знаком «Стоянка запрещена» стоял сверкающий новехонький лимузин «Крайслер». Рядом, покачиваясь с пяток на носки и поигрывая резиновой дубинкой, стоял фараон.

— Спасибо, Дуган, — сказал Келли. — Я тебе очень признателен.

— Не за что, — отозвался фараон.

Келли открыл заднюю дверь лимузина для Хоба, заметив:

— Я и сам был фараоном. Сержант. Отдел убийств.

Они поехали в сторону центра, к одному из новых жилых домов около Линкольновского центра. Дверь им открыл швейцар в ливрее, за стойкой в холле сидел еще один человек в форме.

— Кого бы вы хотели навестить, сэр? — поинтересовался дежурный у Хоба.

— Это Хоб Дракониан, друг Макса Розена, — объяснил Келли. — Он тут малость поживет.

— Мистер Розен ничего не говорил мене про это, — возразил дежурный.

— Так звякни ему и спроси сам.

Поразмыслив, дежурный пожал плечами.

— Ежели говоришь, то все лады, Келли.

Келли повел Хоба к лифту, по пути ворча:

— Вот же долбаные греки!

Хоб ничего не понял и просто смотрел, как растут цифры в окошке. Они слились в стремительное мелькание, и после пятидесяти он утратил им счет. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они поднялись в пентхауз.

Келли первым зашагал по устланному ковровой дорожкой коридору к двери с табличкой: «Пентхауз» — будто без нее никто не догадался бы, что тут такое. Вынув ключ, Келли открыл дверь и вошел вместе с Хобом.

Хоб оказался в просторном помещении с белыми стенами и сверкающим паркетным полом. В дальнем конце через огромное, от потолка до пола, окно открывалась обширная панорама южного Манхэттена. У двери стоял антикварный письменный стол ручной работы, сидя за которым болтала по телефону женщина с каштановыми волосами, подстриженная под пажа. Лет двадцати шести, с круглым миловидным лицом, в коричневом твидовом спортивном жакете и узкой черной юбке, выгодно открывающей ее скрещенные ноги. Под жакетом — бледно-персиковая блузка. В ушах — металлические серьги в виде колец. На шее ожерелье из мелкого жемчуга.

— Слушай, я перезвоню, — сказала она, повесила трубку и обернулась к вошедшим. — Привет, Келли. — Она одарила Хоба лучезарной улыбкой. — Вы Хоб?

— Он самый.

— Я Дорри. Макс вот-вот будет. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Спасибо, нет.

— Другое угощение раздает сам Макс. Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома.

Хоб присел рядом со столом на кожаную кушетку. За ней десятифутовой стеной высились книжные шкафы. В каждом было по восемь полок, а каждая полка до отказа заставлена, забита, упихана видеокассетами. Кассеты лежали и на приставных столиках, и даже на полу в тесном кухонном алькове.

Еще на Ибице Макс упоминал, что любит кино. Тут же наличествовало два видеомагнитофона: «Сони» и «Панасоник AG-6810», а рядом — тридцатидюймовый телевизор «Сони». Остальные стены покрывали оправленные в рамки фотографии манекенщиц с автографами. На стенах коридора красовалось несколько дипломов Института моды. Из колонок музыкальной системы раздавалась негромкая рок-музыка. В воздухе витали ароматы марихуаны и свежеподжаренного кофе.

Больше ничего Хоб разглядеть не успел, потому что в комнату ввалился Макс — крупный, еще более пополневший со времени последней встречи, в сером итальянском шелковом деловом костюме и красном твидовом галстуке, обутый в нечищеные пупырчатые башмаки. Его крупное багровое лицо обрамляли черные волнистые волосы, только-только начавшие седеть. Рукопожатие Макса оказалось крепким, да притом он положил другую ладонь Хобу на плечо и сжал его. Его крупные карие глаза влажно сверкали.

— Хоб! Будь я проклят, как я рад тебя видеть! Ты познакомился с Дорри? Без нее в этой конторе все застопорилось бы. Хоб, то лето на Ибице было лучшим в моей жизни.

— Для меня тот год тоже выдался удачным, — подхватил Хоб.

Макс сграбастал его за оба плеча и игриво тряхнул.

— Знаешь, я все время собирался вернуться на Ибицу.

— Но так и не выбрался.

— Боялся, что застряну там основательно.

— Шутишь?

— Может, и нет. Я становлюсь богачом, Хоб, но радостей в жизни почти не вижу, — в его устах это прозвучало весьма патетически.

— Зато, по крайней мере, обзавелся массой фильмов.

Оглянувшись на шкаф, забитый кассетами, Макс ухмыльнулся.

— Да, и дури хватает, в смысле марафета, и вообще, выше крыше всего, кроме… — Он отвел взгляд. — Давай-ка обратимся к более приятной теме, а? Ты ел? Тут у нас есть заведеньице, где готовят лучшие свиные ребрышки по эту сторону от Гринвилля, Северная Каролина. Пожалуй, думаю, ты не прочь нюхнуть? — С этими словами он вынул из кармана двухграммовый стеклянный флакончик и вручил Хобу вместе с позолоченной опасной бритвой. — Можешь отмахнуть на стеклянной столешнице.

— Ну не сейчас же, — возразил Хоб.

— Да не стесняйся ты, наваливайся. Этот марафет — Синий Убивец из Боливии.

Открыв флакончик, Макс высыпал горку белого кристаллического порошка с голубоватым отливом, смахивающего на Первородный Кристалл, о котором вечно толкуют наркоманы, когда обсуждают баснословные поставки, никогда не доходящие до места назначения.

— Вот и нюхалка, конечно, — Макс вручил Хобу позолоченную соломинку с раструбом на одном конце.

— Макс, я больше не употребляю.