— Ну да, — сказал один из бездельников у стойки. — Конечно, если вы не заподозрили, что они пытались нумнискатерить.

— Нет, не думаю, что они пытались сделать что-нибудь подобное, — упавшим, безжизненным голосом проговорил Джексон. Он заплатил за выпивку и направился к выходу.

— Послушайте! — крикнул ему вдогонку бармен. — Вы уверены, что они не нонискаккекаки?

— Как знать, — сказал Джексон и, устало ссутулясь, вышел на улицу.

Джексон доверял своему природному чутью как в отношении языков, так и в отношении людей. А его интуиция говорила ему, что наянцы вели себя честно и не изощрялись перед ним во лжи. Эрум не изобретал новых слов специально, чтобы запутать его. Он и правда говорил на языке хон как умел.

Но если это было так, тогда хон был очень странным языком. В самом деле, это был совершенно эксцентричный язык. И то, что происходило с этим языком, не было просто курьезом, это было катастрофой.

Вечером Джексон снова взялся за работу. Он обнаружил дополнительный ряд исключений, о существовании которых не знал и даже не подозревал. Это была группа из двадцати девяти многозначных потенциаторов, которые сами по себе не несли никакой смысловой нагрузки. Однако другие слова в их присутствии приобретали множество сложных и противоречивых оттенков значений. Свойственный им вид потенциации зависел от их места в предложении.

Таким образом, когда Эрум попросил его «тромбрамктуланчирить, как это принято», он просто хотел, чтобы Джексон почтительно поклонился, что было частью обязательного ритуала. Надо было соединить руки за головой и покачиваться на каблуках. Это действие следовало производить с выражением определенного, однако сдержанного удовольствия, в соответствии со всей обстановкой, сообразуясь с состоянием своего желудка и нервов, а также согласно своим религиозным и этическим принципам, памятуя о небольших колебаниях настроения, связанных с изменениями температуры и влажности, и не забывая о таких достоинствах, как терпение и снисходительность.

Все это было вполне понятно. И все полностью противоречило тому, что Джексон уже знал о языке хон.

Это было даже более чем противоречиво: это было немыслимо, невозможно и не укладывалось ни в какие рамки. Все равно что увидеть в холодной Антарктике пальмы, на которых вдобавок растут не кокосы, а мускатный виноград.

Этого не могло быть — однако так оно и было.

Джексон проделал то, что от него требовалось. Когда он кончил тромбрамктуланчирить, как это принято, ему осталась только официальная церемония и после этого — несколько мелких формальностей.

Эрум уверил его, что все это очень просто, но Джексон подозревал, что так или иначе, а трудности у него будут.

Поэтому-то он и уделил подготовке целых три дня. Он усердно работал, чтобы в совершенстве овладеть двадцатью девятью потенциаторами-исключениями в их наиболее употребимых положениях и безошибочно определять, какой инициирующий эффект они оказывают в каждом из этих случаев.

К концу работы он устал как собака, а его показатель раздражимости поднялся до 97,3620 по Графхаймеру. Беспристрастный наблюдатель мог бы заметить зловещий блеск в его серо-голубых глазах.

Он был сыт по горло. Его мутило от языка хон и от всего наянского. Джексон испытывал головокружительное ощущение: чем больше он учил, тем меньше знал. В этом было что-то совершенно ненормальное.

— Хорошо, — сказал Джексон сам себе и всей Вселенной. — Я выучил наянский язык, я выучил множество совершенно необъяснимых исключений, и вдобавок к этому я выучил ряд дополнительных, еще более противоречивых исключений из исключений.

Джексон помолчал и очень тихо добавил:

— Я выучил исключительное количество исключений. В самом деле, если посмотреть со стороны, то можно подумать, будто в этом языке нет ничего, кроме исключений.

— Но это, — продолжал он, — совершенно невозможно, немыслимо и неприемлемо. Язык по воле Божьей и по самой сути своей систематичен, а это означает, что в нем должны быть какие-то правила. Только тогда люди смогут понимать друг друга. В том-то и смысл языка, таким он и должен быть. И если кто-то думает, что можно дурачиться с языком при Фреде К. Джексоне…

Тут Джексон замолчал и вытащил из кобуры бластер. Он проверил заряд, снял оружие с предохранителя и снова спрятал его.

— Не советую больше пороть галиматью при старине Джексоне, — пробормотал старина Джексон, — потому что у первого же мерзкого и лживого инопланетянина, который попробует это сделать, будет трехдюймовая дырка во лбу.

С этими словами Джексон зашагал назад в город. Голова у него шла кругом, но он был полон решимости. Его делом было отобрать планету у ее обитателей — причем законно, а для этого он должен понимать их язык. Вот почему так или иначе он добьется ясности. Или кого-нибудь прикончит.

Одно из двух. Что именно, сейчас ему было все равно.

Эрум ждал его в своем кабинете. С ним были мэр, председатель совета города, глава округа, два ольдермена и член правления бюджетной палаты. Все они улыбались — вежливо, хотя и несколько нервно. На буфете были выставлены крепкие напитки. В комнате царила атмосфера товарищества поневоле.